Внимание!
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
сам себе не додашь, никто тебе не додаст
Название: Неправильный опохмел приводит к длительному запою
Автор: greenmusik
Бета: -mummi-
Размер: 6356 слов
Пейринг/Персонажи: Тина/Ньют/Персиваль, Персиваль/Тесей
Жанр: PWP, флафф, драма, юмор
Рейтинг: R
Предупреждения: полиамория, кинки, пьянки, нецензурная лексика
Краткое содержание: Это история, в которой Ньют и Тесей рассказывают историю, Тина принимает участие в кровавом ритуале, а у Грейвза просто похмелье.
Комментарии: хэдканон, в котором криденс - сын грейвза и мэри лу, грейвз и тесей вместе воевали, тина умная (все вообще дохуя умные), у ньюта есть цикл неизданных работ типа "ритуалы ухаживания: британские маги/маги северной америки/африканские племена/сравнительный анализ магов и магглов европы/etc", ньют абсолютно бесстыден, дом скамандеров - в северной ирландии, муж мадам скамандер взял её фамилию... и ещё куча хэдканона по вселенной гп.
Ещё истории этого цикла: Август-42
На других ресурсах: фикбук | ao3
Размещение: ссылкой
читать дальше
Глава департамента магической безопасности Америки отличается лёгким нравом (о чём почти никто не знает), болезненной честностью (о чём многие жалеют), шикарным чувством стиля и внешностью (чему многие завидуют), и огромным списком любовных неудач (о чём лучше не распространяться, если дорожишь своей жизнью). Одной из последних «неудач» был самый разыскиваемый преступник десятилетия, из-за чего пострадало много людей и — что, конечно же, самое главное — имидж департамента магической безопасности и МАКУСА в целом. Но после того, как всё разрешилось, Персиваль Грейвз не только вернул себе пост и душевное равновесие, но даже стал меньше скрывать свои человеческие качества, чтобы ни один подчинённый больше не повёлся на подмену. И даже каким-то непостижимым образом обзавёлся взрослым сыном, которого, впрочем, видело ещё меньше людей, чем знает о лёгком нраве Персиваля.
Тина любит Грейвза (как человека и как мужчину, и даже иногда видит его в эротических кошмарах, чем несказанно веселит сестру). Этого факта не отменяет ни то, что он в какой-то мере заменил ей отца, ни то, что он долгое время был её шефом, ни даже смешной рыжий мистер Скамандер, чьи голубые глаза снились ей целых полгода после их первой встречи (и за которого Тина в итоге вышла замуж). Самую острую фазу этой любви она пережила в семнадцать. Тогда же попыталась его соблазнить и огребла по шее и долгую обстоятельную речь, которую смогла осмыслить только пять лет спустя (правда, весьма приблизительно). Позже, уже работая под его началом, Тина повторила попытку, заколдовав омелу. Целовался Персиваль Грейвз лучше всех, с кем ей доводилось до того целоваться (не то чтобы список был таким уж большим), но дальше этого так и не зашло, хотя Тина знает, что он тоже её любит — Куини проболталась. Вот только мужчин, как выяснилось (опять-таки проболталась Куини), он любит больше. Наверное, именно поэтому для Тины не стало такой уж неожиданностью, что Грейвз одобряет Ньюта не только как подходящую ей пару.
— А я одно время был в вас влюблён, — простодушно признаётся Ньют и откусывает от апельсинового кружка. Тина, не в силах спокойно следить, как по его губе медленно ползёт оранжевая капля сока, отводит взгляд и видит, что Грейвз тоже смотрит на губы её новоиспечённого мужа — с крайне голодным выражением. Ну, то есть, это Тина знает, что означает это выражение лица, а Ньют видит Грейвза, настоящего Грейвза, третий раз в жизни и вряд ли… Хотя… Ньют не очень любит апельсины.
— Тесей сливал воспоминания после боёв, кое-что дублировал, — продолжает меж тем Ньют, не дожидаясь заинтересованных вопросов. — Я помогал сортировать, и там были вы. Ходил за Тесеем две недели и тянул из него истории про вас. В воспоминаниях, которые я смотрел, иногда попадались мирные отрывки, но это было совсем не то, что полноценный рассказ. Пару раз, кстати, наткнулся на сцены из публичных домов, вряд ли случайно… Сколько мне тогда было? Семнадцать? Восемнадцать? Этот засранец думал, что самое время.
«Засранец», сидящий в противоположном углу столовой (в которой легко могла бы поместиться нью-йоркская квартира Тины и Куини), обернулся и швырнул через всю комнату в их сторону пустой стакан. Тот не долетел каких-то полфута, покатился по ковру, ткнулся в ботинок Грейвзу.
— Я слышу тебя, Артемида! Перси, оставь голубков ворковать и иди к нам. Когда ещё у нас будет такой отличный повод нажраться?!
Повод и впрямь отличный — свадьба младшего брата Тесея, то есть, Ньюта. Свадьба Ньюта и Тины (если её хоть кто-то ещё раз назовёт Порпентиной, она начнёт убивать). Тина до сих пор не может поверить в то, что это действительно случилось, что она позволила себя уговорить и на внезапно роскошную и весёлую свадьбу, и на последующий переезд в Ирландию, и на этот странный магический ритуал. Причём, уговаривала её в основном Куини, почему-то вбившая себе в голову, что старшая сестра должна выйти замуж первой. Ей-то хорошо, её будущий муж — не-маг, с ним точно не будет ни ритуалов, ни сидящего с ними за одним столом Персиваля Грейвза (хотя, никогда нельзя знать наверняка), чьё присутствие Тине, конечно, приятно, но и смущает неимоверно. Вот и сейчас Тина чувствует неловкость: Грейвз всего лишь усмехнулся, подобрал так и лежащий у его ног стакан, сделал знак, что сейчас вернётся, и в несколько широких шагов пересёк комнату, а она всё никак не может перестать смотреть на его шёлковый жилет и закатанные почти до плеч рукава белой рубашки и размышлять не — поторопилась ли с замужеством.
— Тесса, — Тине до сих пор смешно от этого сокращения имени старшего брата Ньюта, — мне первый раз за пять лет молодой мужчина признаётся в любви без корыстных намерений, а ты предлагаешь вместо этого пить с тобой? Ты же понимаешь, что я выберу.
— Меня и этот симпатичный бочонок? Диана сделала свой выбор окончательным целых три часа назад. — Тесей Скамандер говорит громко, хорошо, что большая часть гостей уже отбыла по домам, и остались только самые близкие. — До консумации, конечно, ещё можно отмотать обратно, но вряд ли твоя девочка его так просто отпустит, или я ничего не понимаю в женщинах.
Тина чувствует, как к щекам подбирается предательское тепло, — одновременно от смущения и желания немедленно утащить Ньюта завершать брачный ритуал. Куини, сидящая за столом с братом и матерью Ньюта, весело смеётся, и сразу становится понятно, что Тесей выделывается именно перед ней. Мстительно подумав, что у него нет ни малейшего шанса, Тина улыбается и поворачивается к Ньюту. К очень внимательно глядящему на неё Ньюту. Он не наслаждается её красотой, не предвкушает желанные и обязательные сегодня ночью постельные танцы, он будто изучает её, чтобы потом написать что-то вроде «Тина Голдштейн, окрас каштановый, возраст зрелый. Рекомендации по кормлению и уходу». Заметив её взгляд, он подмигивает, и Тина смеётся. В голове мелькают обрывки ещё более сумасшедших мыслей, но она не успевает уцепиться ни за один из образов до того момента, как возвращается Грейвз.
— Ну, — гудит он прямо у неё над ухом, — думаю, теперь мы достаточно пьяны, чтобы выпить на брудершафт.
Он протягивает Ньюту полный бокал чего-то явно более крепкого, чем вино, и тот вспыхивает, нащупывает под столом её руку, на мгновение крепко сжимает, не то прося поддержки, не то предупреждая о чём-то. Так же он сжимал её руку, когда они ходили смотреть драконов — прося доверять ему, но прикрыть в случае опасности. Тина пожимает его пальцы в ответ, и в тот же миг Ньют поднимается и забирает протянутый бокал.
— На брудершафт, — звонко восклицает он, и теперь все смотрят в их сторону.
Они скрещивают взгляды над бокалами, потом локти. Ньют пьёт медленнее — Грейвзу приходится удерживать у губ почти пустой бокал лишние пятнадцать секунд. Тина знает, что случится, как только Ньют закончит пить, как будто у неё вдруг открылся дар прорицания. Два глухих стука сливаются в один, Грейвз обнимает её мужа и долго со вкусом целует в губы. По-французски. Тина почти чувствует этот поцелуй на своих губах. Сердце пропускает удар и заходится диким ритмом, во рту становится сухо, и она судорожно сглатывает. Кажется, будто этот тихий звук слышали все, но она никак не может оторвать взгляд от соединённых мужских губ, от ходящих вверх-вниз подбородков, от пальцев Ньюта, вжатых в затылок Грейвза так сильно, что побелели костяшки.
Внезапно в тишине, нарушаемой только отдающимися в ушах биением пульса, раздаются резкие хлопки. Тесей одобрительно свистит, и эти двое наконец-то прекращают, резко отпрянув друг от друга. Взгляд Ньюта расфокусирован, глаза Грейвза вообще закрыты, но это видит только она. Тина делает глубокий вдох и находит в себе силы разжать зубы, отпуская закушенную губу.
— Это было очень… — Она безуспешно пытается подобрать нейтральное определение, но не находит его. — Очень возбуждающе, — почти шепчет она, прежде чем шагнуть к Ньюту и притянуть его к себе за плечи. Дальнейших подсказок ему не требуется.
У поцелуя вкус виски, апельсина и чёрного перца, который Ньют терпеть не может. Комнату вновь наполняют хлопки и свист, топот, одобрительные возгласы. Грейвз начинает считать, и где-то к сотне они выдыхаются. У Тины кружится голова, трясутся колени, между ног влажно пульсирует. Ей плевать, что скажут все эти люди, она хочет своего мужа прямо сейчас, и если они немедленно не поднимутся наверх…
Похоже, Ньют тоже это чувствует, поскольку ничуть не сопротивляется, когда она подталкивает его к дверям. Уже на пороге она оборачивается, чтобы извиниться за быстрый уход, видит подбадривающую улыбку Куини, машет в ответ Тесею, улыбается от того, что ей подмигивает мадам Скамандер. Удерживая её взгляд, Грейвз одними губами чётко произносит «прости». Тина отвечает ему тем же и с лёгким сердцем поддаётся тянущему её вверх по лестнице Ньюту, её личному рыжему принцу из страшных сказок о волшебных тварях.
Консумация брака — устаревающее понятие в мире простых людей, но в брачном ритуале магов она занимает одно из важных мест. Семейные заклятия, защитные чары, магия часов и гобеленов, даже возможность приказывать домовым эльфам — всё это требует подтверждения озвученных клятв, единения тел и душ на брачном ложе в древнейшем танце продолжения рода. Тине об этом рассказал Ньют вперемешку с множеством не всегда приятных деталей ритуалов ухаживания и совокупления различных видов животных. Она подумала тогда, что до встречи с ним никогда даже не рассматривала возможность воспринимать магов, как волшебных зверей. Уже потом Куини растолковала ей, что вообще-то о подобном девушка должна узнавать от матери или будущей свекрови, но мадам Скамандер, подозревая не только о неведении Тины, но и о том, что та вряд ли захочет говорить об этом с ней, препоручила эту миссию тому, кто выбрал себе столь необразованную невесту. Поначалу Тина думала обидеться, но по зрелом размышлении — это было мудро. Тем более, Ньют нашёл такой смешной и не смущающий выход из положения.
Застеленная кожистой шкурой незнакомого животного кровать привела Тину в смущение, особенно когда оказалось, что заниматься любовью придётся прямо на этой шкуре, но, в конце концов, они же делали это на верстаке в чемодане, и в стогу сена, и даже на дереве, не считая всех тех скучных соитий — скучных, если говорить о тривиальности мест, но не о насыщенности ощущений, — когда они любили друг друга в обычной постели. И даже на этой кровати, хотя простыни в тогда были вполне обычные.
Ньют раздевает её, последовательно избавляя от всего лишнего: бус, кардигана, серёг, шпилек из причёски, колец, пояса, платья, туфель, чулок вместе с подвязками, корсета. Возбуждённо выдыхает, стягивая насквозь промокшие между ног шёлковые панталоны. Когда на ней остаётся только брачный браслет, Ньют подхватывает её и укладывает на кровать, а потом в одно движение палочки раздевается сам. Поворачивается, помня, как ей нравится разглядывать его стройные ноги, перевитые сухими мускулами плечи и расчерченные сеткой шрамов веснушковые галактики. Его браслет, менее массивный и совсем светлый, сделан из переплавленных украшений, оставшихся Тине от мамы. Она сама настояла на этом и теперь при виде него с нежностью думает и о маминой улыбке, и об их с Ньютом брачном ритуале.
Прикосновение кожаного покрывала кажется странным, будто кто-то огромный прижимает Тину к прохладному мягкому животу. Живот Тины тоже мягкий, набухший, как перед менструацией, хотя до времени ещё далеко. Это из-за ритуала, вспоминает она объяснения Ньюта. Не позже, чем утром, пойдёт кровь, а то и вовсе прямо на брачном ложе, скрепляя их союз ещё и таким образом.
Ньют целует её ладони и запястья — жарко и влажно. Она запускает пальцы в его кудри и тянет на кровать, касается губами розовой скулы, кончика веснушчатого носа, разводит языком горячие губы. Им обоим не требуется больше никакой прелюдии, их прелюдия была в столовой. Тина сладко всхлипывает, когда Ньют входит в неё, придерживая широкой ладонью поясницу. Ловя ритм, она обвивает его талию ногами, постепенно сдвигая их всё выше, пока наконец не упирается пятками ему в шею. Растянутые мышцы приятно ноют, внизу живота медленно растёт тугой ком удовольствия, слегка болезненного из-за уже сочащейся кровью раздражённой матки. Тина открывает глаза, смотрит на закушенную губу, целует натянутую на подбородке кожу, выгибается, позволяя Ньюту прижать её ещё плотнее к себе. Он почти падает на неё, обнимает второй рукой за плечо, толкаясь всё сильнее, всё чаще. Оргазм накрывает её приливной волной, заставляя сильнее стиснуть Ньюта ногами, вцепиться в него и заплакать от счастья, чувствуя, как внутри в такт её конвульсиям пульсирует, извергаясь, его член.
Медленно выйдя из неё, Ньют аккуратно стряхивает с себя её правую ногу, перекатывается набок, гладит Тину по плечам и спине, сцеловывает никак не унимающиеся слёзы. Тина смеётся и принимается целовать его в ответ. А потом шкура, основательно заляпанная всем, что с них натекло, оборачивается вокруг, плотно прижимая их друг к другу. Вокруг них и сквозь них течёт первобытная магия. Тину вдруг пронзает острая нежность, приправленная ощущением усталости в руках и почему-то в мышцах живота, и она понимает, что это ощущения и чувства Ньюта. Тот охает, видимо, почувствовав, насколько нелегко быть женщиной в некоторые дни. Им не надо говорить вслух о своей любви, потому что это она соединяет их, даже разделённая на двоих настолько огромная, что Тине на мгновение становится страшно — куда им столько?
Эйфория спадает вместе с кожистым покрывалом, Тину клонит в сон, и она благодарна Ньюту за призванную подушку. Всё тело охватывает усталость, буквально придавливающая Тину к кровати. Сквозь дрёму она чувствует, как Ньют гладит её по животу, как между ног становится чуть менее мокро, как покалывает кожу всё ещё пронизывающая их обоих магическая сеть.
— Почему ты давным-давно не вышла за Персиваля? — внезапно спрашивает Ньют, вырывая её из сна. Тина вздрагивает, приятная истома исчезает, будто сверху вылили ведро холодной воды. — Ты же любишь его ничуть не меньше, чем меня. Может быть, немного по-другому, но… Это потому, что он намного старше?
Тина вздыхает. Ей следовало догадаться, что он, как обычно, выберет самый неподходящий момент для неудобного вопроса. Или наоборот — самый подходящий момент, когда она расслаблена и совершенно не готова к этому.
— Он гомосексуалист, Ньют, — отвечает она лениво, будто не тратила огромную часть своего времени на глупые мечты о том, как Грейвз опустится перед ней на колени не только для того, чтобы проверить, насколько хорошо держится тренировочная защита. — Неужели ты не понял?
— Ох… Думаешь, он поэтому предложил выпить на брудершафт?
Почему-то Тине становится ужасно смешно, и она фыркает.
— Хочешь сказать, ты не заметил, как он на тебя весь день облизывался?
— Я не был уверен, — задумчиво отвечает Ньют, и Тина буквально слышит его рассеянную извиняющуюся улыбку, которая появляется на его лице, когда он слишком увлечён исследованием, чтобы обращать внимание на людей вокруг.
Она пытается повернуться на бок и свернуться в клубок, но внизу живота болезненно тянет, и она снова вытягивается, подложив под затылок руку.
— Раз уж я всё равно не могу получить вас обоих, буду знать, что я выбрала лучшего. — В этот момент она действительно так думает, и незамедлительный ответ Ньюта только сильнее убеждает её.
— Почему нет? — спрашивает он, и в его голосе звучат знакомые азартные нотки. — Думаешь, мы вдвоём не сможем его уговорить?
— Ньют, ты вообще себя слышишь? Ты действительно сейчас, через двадцать минут после завершения брачного ритуала, предлагаешь мне затащить в постель третьим человека, в которого я была влюблена с пятнадцати лет?
— Вау! В пятнадцать лет я был влюблён сразу в двоих, хотя и не сразу это понял. Но у меня это прошло, поэтому я и не предложил никого из них. А вот, как ты выразилась, затащить к нам в постель Персиваля кажется мне хорошей идеей.
— Нью-ут?.. — тянет Тина укоризненно, потому что отлично знает эту манеру ускоряться посреди фразы.
— Ну ладно. Он хорошо целуется, — признаётся Ньют, вздыхает и касается её губ кончиками пальцев. — Нежно. Мне понравилось. И тебе понравилось. И мне понравилось, что тебе понравилось. — В конце концов, он был моим героем почти столько же, сколько ты в него влюблена. И потом, не могу же я оставить тебя в Нью-Йорке на целых полгода совсем одну. Учитывая твои аппетиты…
Тина бьёт его ладонью по бедру, пока он не замолкает и не ловит её руку, чтобы поцеловать.
— Я люблю тебя, — говорит она, прижимаясь к нему всем телом.
— И Персиваля Грейвза, — мягко, но настойчиво добавляет Ньют, и ей ничего не остаётся, кроме как признать его правоту.
— И Грейвза, ужасный ты человек. А теперь можно, я наконец-то посплю?
Ньют призывает откуда-то одеяло и укутывает их обоих.
— Хороших снов… — Он на мгновение замолкает, а затем добавляет, будто только сейчас осознав это: — Жена.
— Хороших снов, муж, — шепчет в ответ Тина и проваливается в сон.
Сквозь сон Тина чувствует, как Ньют выбирается из постели. Потом снова почти просыпается, когда он склоняется, чтобы поцеловать её и поправить одеяло, но засыпает буквально через мгновение после того, как он называет время. Половина седьмого утра — неимоверная рань для тех, кто лёг в два, а заснул ближе к четырём.
Второй раз Тина просыпается около десяти. В спальне светло, даже несмотря на задёрнутые шторы, птиц в саду почти не слышно, из-под двери доносится восхитительный аромат жареного бекона. Этот запах преследует и дразнит её так, что она чуть не забывает надеть халат перед тем, как выйти из ванны и спуститься вниз. В столовую она заходит тихо, крадучись, мысленно притворяясь охотящейся на бекон большой кошкой, и спугивает прибирающегося эльфа. Когда она окончательно переедет, придётся к этому привыкнуть, но пока что для неё слишком дико то, что у Ньюта дома есть по-настоящему несвободные эльфы, которым никто не платит, которые никому не хамят и которые не любят, когда кто-то смотрит, как именно они содержат дом в порядке. Погоди-ка, ведь это теперь и её эльфы тоже. Как же их зовут? Тина морщит лоб, тщетно пытаясь вспомнить хоть одно имя, но у неё ничего не выходит.
— Привет, — шепчет ей на ухо неизвестно откуда взявшийся Ньют. — Напилась так, что всё забыла? Давай я расскажу: сначала я тебя похитил и перенёс порталом в Ирландию…
Уху щекотно. Тина хихикает и поворачивается, чтобы поцеловать Ньюта, мужа, пока он не рассмешил её окончательно. По телу пробегает волна магии, и она широко распахивает глаза от неожиданности.
— Теперь всегда будет так?
— Не знаю, я никогда раньше не женился, — отвечает Ньют и снова её целует.
От паха к груди поднимается тепло, и вдруг, в самый романтичный момент, у Тины бурчит в животе, и поцелуй прекращается.
— Эй! Да ты голодная! Только меня не ешь, я знаю, где раздобыть нормальный завтрак!
Тина внимательно оглядывает столовую, из которой вместе с эльфом пропал божественный аромат, и пристально смотрит на Ньюта.
— Неужели на кухне?
— Не угадала, — улыбается он и тянет её прочь из дома, через веранду в сад, по тропинке мимо усыпанных ягодами кустов смородины к дальней беседке. Ещё на подходе Тина замечает огненную шевелюру Тесея, а через пару шагов — тот прекрасный запах, ради которого она соскребла себя с кровати. Бекон!
— Доброго утра молодожёнам! — громогласно приветствует их Тесей, когда они поднимаются по ступенькам, и тут же сбоку раздаётся недовольное мычание.
— Ш-ш-ш-ш-ш, — шипит Грейвз, которого почти не видно за накрытой крышкой тарелкой, потому что он буквально лежит на столе.
— Три флакона антипохмельного на него перевёл, — немедленно жалуется Тесей шёпотом, от которого у Тины всё равно звенит в ушах. Грейвз солидарно стонет. — Это потому что кое-кто в одну морду выжрал полбочонка виски.
— Это потому что у кого-то дерьмовые зелья, — тихо огрызается Грейвз и медленно поворачивает прижатый ко лбу запотевший стакан с апельсиновым соком.
— Вообще-то, это я варил, — обижается Ньют, крутя в руках один из пустых фиалов. — Ничего не понимаю, отличное антипохмельное.
Он протягивает флакон ей, и от одного только запаха из головы окончательно выветриваются остатки сна, а живот напоминает, что вообще-то они сюда есть пришли, а не зелья нюхать. Тина хватает кусочек бекона, настолько тонкого, что он будто тает на языке, и сочувственно смотрит на Грейвза. А потом хлопает себя по лбу.
— Амулет!
— Ти-ина, мать твоя ведьма, ну хоть ты не ори…
Шёпотом извинившись, Тина медленно отгибает расстёгнутый ворот его рубашки и тычет пальцем в белый, расшитый костяным бисером шейный платок.
— Единорожий амулет. — Она переводит взгляд на Ньюта, который немедленно закатывает глаза и тоже бьёт себя по лбу, потом на Тесея, старательно сдерживающего смех, и снова смотрит на Грейвза. — Надо снять, — пытается она донести очевидное.
— Вот сама и снимай, — ворчит Грейвз, даже не шевельнувшись. Потом, видимо, до него всё же доходит, и он пытается поддеть пальцами узел. С четвёртой попытки у него получается снять платок, и Тина немедленно вливает ему в рот очередную порцию антипохмельного зелья и с облегчением наблюдает за тем, как к нему возвращается нормальный цвет лица. Правое ухо закладывает от хохота Тесея.
— Перси, твоя паранойя однажды сведёт тебя в могилу, — говорит он, отсмеявшись.
— Ещё ни один аврор не умирал от похмелья, — презрительно заявляет Грейвз. — А от яда — постоянно дохнут.
Помотав головой и убедившись, что та больше не болит, он наконец-то нормально садится. Демонстративно повязывает платок обратно, аккуратно заправляя концы под ворот шёлкового халата, и не менее демонстративно берёт руки Тины в свои и покрывает их поцелуями.
— Моя спасительница! Проси, что пожелаешь!
— Завтрак, — отвечает Тина и смеётся, когда он заявляет, что завтрак — это слишком мелко за спасение жизни главы департамента магической безопасности Америки. А потом она вспоминает ночной разговор. Украдкой бросает взгляд на Ньюта. Может, ей приснилось? Мало ли какой бред мог привидеться после ритуала.
Ньют уже откуда-то добыл стул, поставил его так, что теперь Тине не выбраться к основной части стола без того, чтобы двигать его, и ей приходится сесть рядом с Грейвзом, всё ещё удерживающим её левую ладонь.
— Не помню, когда последний раз так зверски напивался.
Он наконец отпускает Тину и отодвигается дальше по скамье, к появившейся из ниоткуда новой накрытой крышкой тарелке. В последний момент вспоминает о стакане сока, с которым, кажется, успел сжиться, пока прижимал его к больной голове, и забирает его к себе, передав Тине чистый.
— В восемнадцатом, — подумав, подсказывает Тесей.
— Ну, той пьянки, скорее всего, вообще никто толком не помнит. Но тогда мы сутки пили и двое — отсыпались, а не как сегодня. — Грейвз жадно выпивает сок и снимает крышку со своей тарелки. Принюхивается к плошке с рагу. — Двое суток, Тэсса, а не четыре часа.
— Ну ладно. Тогда в пятнадцатом, когда тебе уши прокалывали.
— У-у-у-у, — тянет Грейвз и строго добавляет перед тем, как наброситься на еду: — Даже не вздумай рассказывать про этот кошмар.
Конечно, из-за этой фразы Тине немедленно становится в сотню раз интереснее узнать, как связано прокалывание ушей и алкоголь, но она делает над собой усилие, и возвращается мыслями к завтраку. Под крышкой унаследованной от Грейвза вместе с местом тарелки обнаруживается шкворчащая яичница, совсем как Тина любит с детства, яблочное варенье, которое здесь почему-то называют соусом, свежие булочки и несколько дымящихся кружков обжаренной кровяной колбасы. Первым Тина принимается за варенье, обмакивая в него бекон. Божественно!
— Я расскажу, — внезапно подаёт голос Ньют, перед которым не стоит ничего, кроме чашки чая, как и перед Тесеем, развалившимся на скамейке напротив Тины и Грейвза. — Была середина января…
Он отставляет чашку, водружает локти на стол и соединяет руки «домиком». Обводит по-очереди всех, сидящих за столом, внимательным взглядом, Грейвза — последним, и тот на мгновение перестаёт жевать, будто загипнотизированный.
— Итак, — особым повествовательным тоном, наверняка перенятым у старшего брата, начинает Ньют, немедленно захватывая всё внимание Тины. — Середина января, французские Альпы, одна палатка и две женщины на восемнадцать молодых мужчин. Общее настроение в полушаге от общей драки, что, с учётом аврорской подготовки, рискует перерасти в общую бойню. Они ещё не знают, что одна из женщин — наполовину вейла, потому что почти никто из них даже слова такого никогда не слышал. И вот в этот, прости, бордель, прибывает аж из самого Нью-Йорка никому не известный старший аврор Грейвз. Ни один человек в лагере не в курсе, как этот самый старший аврор выглядит, поэтому старика, вошедшего в палатку с мороза, поначалу никто не замечает, а затем пытаются всем скопом убить как шпиона. Минут через десять после начала боя восемнадцать здоровых лбов остывают в снегу, перепуганные медички стоят рядом, кутаясь в тонкие одеяла и постоянно спадающие согревающие заклятья, а старший аврор Грейвз сквозь седую бороду отчитывает «распустившуюся молодёжь». На следующий день после удачной вылазки все поголовно зовут его «наш старик», обращаются за советом и готовы вывернуть горы наизнанку, лишь бы он похвалил.
Грейвз мечтательно хмыкает, отправляет в рот последнюю ложку рагу, подбирает куском булки густой сок. С Тины спадает очарование, и она вспоминает о собственном завтраке, от которого отвлекается вот уже который раз за утро.
— Мы как дебилы лебезили перед ним целую неделю, — подхватывает рассказ Тесей. — А потом Виола проспорила желание.
— М-м-м, Виола!
— Молчи, несчастная жертва приворота, — осаждает его Тесей.
— Сам такой, — ухмыляется Грейвз, потом с усилием возвращает на лицо серьёзное выражение и выливает себе в чашку полный кофейник. Чашка меньше кофейника втрое, но всё помещается. Тина до сих пор не понимает, зачем так заколдовывать посуду, ведь совершенно неясно, сколько там налито и как долго будешь это пить.
— Не спорю. Но только тебя…
— Не забегай вперёд, — перебивает его Ньют, и Тесей замолкает. — Уговор был на то, что Виола добьётся от старика поцелуя. Любым способом, но инициатива должна быть его. Она перепробовала всё — от откровенного флирта до вейловых чар. Грейвз устоял. В отчаянии Виола подлила ему простенькое приворотное зелье…
— И как? — Тина потеребила за рукав замолчавшего на самом интересном месте Ньюта, потом сделала то же самое с Грейвзом. — Ну?!
— Что «ну»? Сработало, конечно. Тогда у меня не было этого платка, — сказал Грейвз и кивнул Ньюту, чтобы тот продолжал.
— В порыве понравиться прекрасной Виоле он уничтожил амулет, поддерживавший заклятие личины, а заодно и его рассудок здравым. От двойной дозы приворотного вкупе с вейловыми чарами внезапно «помолодевший» старший аврор Грейвз по новой выкинул из палатки всех её обитателей, за исключением своей возлюбленной, на сей раз не церемонясь, так что лагерь пришлось спешно переоборудовать в госпиталь. Дольше всех, кстати, поправлялся артефактор, который потом восстанавливал амулет буквально из пыли. Никто не знает, было ли это эффектом передозировки, совокупности передозировки и вейловых чар или результатом резкого нарушения работы защитного амулета, но приворот не выветрился ни через сутки, ни через двое, ни через четыре дня. На тот факт, что старший аврор Грейвз заявился к ним под возрастной личиной, всем к тому моменту было уже глубоко плевать. Зельеделы, объединившись с ритуалистом, сварили отворот из мха и крови девчонок… Сейчас бы за такое по трём статьям загремели, но в Альпах до этого никому дела не было — война же.
Уже опасающаяся брать в руки вилку или чашку Тина смеётся, держась за собственные колени, в красках представляя всё, что рассказывает Ньют. В её воображении Виола — красивая блондинка с едва вьющимися длинными волосами и задорным смехом. Она чем-то напоминает Куини, но с более тонкими чертами лица и менее сообразительная. Будет обидно, если на самом деле полувейла окажется совсем другой.
— Виола, как единственная, кого этот параноик к себе подпустил, напоила его зельем и села рядом, ожидая, пока подействует. Ну, Перси побледнел, позеленел и заблевал ей весь подол. Думаю, его кто-то крепко проклял — сколько ещё потом сохранялась эта реакция? Лет пять? То есть примерно с полгода его рвало от одной только мысли о бабах… — Тесей поморщился и покачал головой, будто он до сих пор не в силах смириться с тем, что Грейвз оказался настолько невезучим. — Потом, конечно, стало полегче, да, Перси?
— Ебись с кентавром, — беззлобно огрызается Грейвз. Тина бросает на него быстрый взгляд и улыбается — он определённо покраснел.
— В общем, пока старший аврор Грейвз из-за очередного неверно подействовавшего зелья скрывался от девушек в своём одиночном чулане, — продолжает Ньют, удерживая на лице сосредоточенно-серьёзное выражение, — Алжирец, артефактор, впаял собранную по палатке драгоценную пыль в защитные ментальные руны на ближайшей платиновой побрякушке, которой оказались серьги Виолы. Потому что одно дело — подшутить над начальством, а совсем другое — предстать перед трибуналом за то, что твой начальник сошёл с ума. Вот только нацепить их на шнурок, как прошлый амулет, и так таскать, было невозможно — серьги оказались капризными и работали только в ушах. Угадай, чьи уши были девственно-целыми?
— А я помню эти серьги. — Кажется, теперь Тина тоже покраснела, потому что вспомнила не только их, но и то, как все мальчишки, с которыми она целовалась по углам в школе, стёрлись из мыслей, стоило только ей увидеть его. Жаркий июньский день, выдача результатов экзамена, прощальный обед и стоящий во дворе Грейвз, прибывший, чтобы забрать их домой, прямо с фронта. Перекинутый через локоть потрёпанный аврорский плащ и лежащий прямо на земле тощий вещмешок, пыльная обувь и одежда, недельная щетина, чуть выше — подживающая царапина, которую он, похоже, не замечал, сурово нахмуренные брови, зачёсанные назад длинные волосы… И тускло блестящие серьги в ушах. Тина тогда кинулась ему на шею, ткнулась носом в эту розовую царапину, и от него пахло виски, травой и полевыми цветами.
— Из-за всех перипетий с зельями, стихийная магия едва ли не клубилась вокруг старшего аврора Грейвза, оберегая и излечивая. Это очень полезно, например, в бою, или когда работаешь с опасными животными, но когда надо проколоть уши, чтобы вдеть туда артефакт, помогающий успокоиться достаточно, чтобы взять эту самую магию под контроль… Колоть заклятьем невозможно — магия Грейвза гасит любое приближающееся заклятье. Протыкать сразу серьгами нельзя, чтобы не сбивать настройку. Первые три раза мочка бесследно заросла, как только из неё вынули иглу, после чего Алжирец сказал, что он сделал всё, что мог, и пусть этим занимаются медики, которым по статусу положено. Но Мари и Виола даже подойти не могли, чтобы Грейвза не начало трясти и тошнить, не говоря уже о том, чтобы до него дотронуться. Безвыходное положение. Если бы не Тесей, — Ньют выразительно смотрит на брата и приподнимает воображаемую шляпу, — скорее всего мы бы сейчас сидели в этой беседке совсем другим составом. Если бы вообще сидели.
— Насколько я помню, на той бутылке было написано другое имя.
— Но это была твоя бутылка, Тэсса. Больше никто бы не догадался залить в тыквенное семечко* два галлона скотча.
— Почти три, но один мы выпили ещё до того, как тебя прислали.
— То есть, вы его напоили, прокололи, вставили, и на этом всё кончилось? — уточняет Тина, расстроенная такой банальной концовкой.
— Ха!
— Ну, примерно так всё и было, не считая того, что к тому моменту, как Виола закончила с первым ухом, ты был голый и окровавленный, как младенчик.
— Не напоминай.
— Так, стоп, — перебивает она уже открывшего рот Тесея. — Дайте я поем, и потом вы нормально дорасскажете. Ньют нормально дорасскажет.
— А я не видел всю историю. Только до того момента, как Персиваль начал снимать рубашку. Остальное только со слов.
— Это потому что я тебя пожалел и не стал сливать оргию. То есть, эту оргию.
— И на том спасибо… — выглядящий окончательно смущённым Грейвз прячется за чашкой, и Тине почти не хочется, чтобы эту часть истории рассказывали, чтобы не смущать его ещё больше, но тут он поворачивается, и она обжигается о его взгляд. Это не смущение, это возбуждение и азарт. Действительно, с чего она взяла, что его вообще можно чем-то смутить?
В полном молчании Тина быстро приканчивает остатки завтрака, благодаря магию за то, что тот не остыл, выжимает в стакан пару яблок и откидывается на скамье, готовая слушать дальше. Грязная посуда пропадает со стола вместе со скатертью, остаются только салфетки под чайными парами, ваза с фруктами и поднос с чайником и кофейником. Тина думает, что домовые эльфы — это очень удобно.
— Итак, скотч, — напоминает она.
— Один из лучших, — отзывается Тесей. — Почти два галлона отличного скотча в маленькой фляжке. Самое верное применение пространственной магии за всю мою карьеру. Пока он сообразил бы, что фляжка не пустеет, был бы уже вдрабадан пьян. Ну, я так надеялся. Магия считала иначе, и первые две пинты просто выжгла. От Перси аж пар шёл. Вся палатка провоняла скотчем. Ребята, кто был внутри, надышались парами и захмелели раньше этого засранца. Я, понятное дело, тоже, поэтому мне не показалась странной идея запереться у него в комнате и поиграть в двадцать ответов, чтобы ему стало комфортно и он смог расслабиться достаточно, чтобы не переводить этот божественный напиток. На десятом ответе Перси принялся раздеваться, к пятнадцатому сидел в одном трико, а когда в момент просветления я спросил, какого хрена он творит, сказал, что если мне не понравится, я всегда могу отвернуться, и выпростал наружу член. Не знаю, как с этим сейчас, но тогда там было, на что посмотреть. Во фляжке к тому моменту стало ещё на пару пинт меньше, и обе они были во мне, поэтому я очень смутно помню, как помогал ему дрочить и как мы целовались. Зато отлично помню, что как только он закончил, то немедленно меня протрезвил, отобрал фляжку и велел доставать иглу. Его странный способ сработал, вот только у меня так тряслись руки с похмелья, что я исколол ему всё ухо. Как решето. Перси в крови, я в крови, всё вокруг в крови. Кто бы мог подумать, что из одного уха может натечь столько крови?! Это потом мне Виола объяснила, что я проколол ему какие-то сосуды, но ничего не затягивается и не заживает, потому что нарушена магическая матрица, но в тот момент мне было настолько за него страшно, что я вылетел из комнаты в общую спальню, крича, что он там умирает.
Тина уже не хихикает, она воет и плачет от смеха, рискуя окончательно сползти со скамейки, потому что поднявшийся из-за стола Грейвз в лицах изображает то, что рассказывает Тесей, и от этой гротескной пантомимы никуда не деться.
— И нам, и Перси сильно повезло, что он отрубился, потому что Виола, завёрнутая в несколько скрывающих запах заклятий и облитая скотчем, всё же смогла не только достаточно приблизиться к нему, чтобы проколоть уши в нужных местах и заживить лишние проколы, но и для того, чтобы вдеть обе серёжки. С другой стороны, конечно, Перси повезло гораздо меньше, потому что пить зелья, изготовленные нашими умельцами, он зарёкся, а другого антипохмельного у нас не было. Так что весь следующий день он был бледный как эта салфетка, и тошнило его даже без мыслей о женщинах, хотя тут не поручусь.
— Без, без, — ухмыляется Грейвз, теребя мочку, в которой красуется звёздный корунд. — Тебе, кстати, в министерство не пора?
— Твою троллеву мамашу, Перси! Вечно ты всё портишь!
Тесей подскакивает с места, извиняется и сбегает из беседки, на ходу снимая халат. Тина провожает его взглядом, а затем придвигается к вернувшемуся на место Грейвзу.
— Так вы из-за этого думали о мужчинах каждый раз, когда я вас целовала? — спрашивает она шёпотом, почти касаясь губами синего камня.
— Откуда?.. Лисичка проболталась, — отвечает он сам и снова ухмыляется. — Ну, теперь уже неважно, что там было.
— Абсолютно согласен, — вклинивается в разговор зашедший сзади и свесившийся к ним через спинку скамейки Ньют. — Важно не то, что мы испытывали тогда, а то, чего мы желаем сейчас. Ты любишь мою жену?
Грейвз, отшатнувшийся, едва Ньют начал говорить, хмурится, явно не понимая, куда тот клонит, а затем осторожно кивает.
— Не только как друга, — уточняет Ньют. — Как женщину — любишь? Хочешь?
Грейвз сглатывает, бросает быстрый взгляд на Тину, но не найдя ни подсказки, ни поддержки, снова смотрит на Ньюта, и Тина понимает, что сосредоточенное серьёзное выражение лица её мужа пугает его и ставит в тупик.
— Мне кажется, такие вопросы немного не ко времени, — холодно замечает Грейвз. — Неважно, чего хотелось бы мне, она выбрала тебя. Вы хорошая пара.
— Я знаю, — улыбается Ньют и наклоняется ниже, опирается о стол локтем, почти повисая на спинке скамейки. Удерживает второй рукой, кажется, готового сбежать Грейвза за ворот халата. — Мы с Тиной во многом похожи, — доверительным шёпотом говорит он, подтягивая Грейвза ближе к себе, и тот даже не сопротивляется, растерянный и заворожённый внимательным взглядом голубых глаз. Тина знает об этом, поскольку сама не раз оказывалась на его месте. — Нам одинаково нравится множество совершенно разных вещей. Приключения, животные, мороженое… То, как ты целуешься, — выдыхает он практически в лицо Грейвзу и немедленно целует его, обхватив за затылок и не давая отстраниться.
Первое мгновение Грейвз настолько растерян, что отвечает на этот поцелуй, а потом вырывается, оттаскивает Ньюта от себя, удерживая за горло.
— Если это такой способ велеть держаться от неё подальше, то достаточно было просто сказать, — говорит он, задыхаясь яростью и растерянностью.
Ньют смеётся, и Грейвз от неожиданности выпускает его.
— У меня никогда не получается намекнуть людям, что я от них хочу! — сквозь смех восклицает Ньют, поднимается на ноги, обходит стол и садится на место Тесея. — Абсолютно не создан для намёков, — разводит он руками. — Нет, Персиваль, я имею в виду совсем противоположное. Я предлагаю… Мы с Тиной предлагаем, чтобы ты стал третьим в нашей жизни. Настолько близко, насколько захочешь, настолько часто, насколько позволят обстоятельства. Тина уже любит тебя, и я уверен, что мои влюблённость и восхищение тоже со временем перерастут в более серьёзное чувство. О-о, Тина, пожалуйста, ты знаешь его дольше, скажи, как ещё я могу это объяснить?!
Она не знает, как возможно объяснить такое, она сама впервые узнала об этом только этой ночью, и не думала, что «позвать третьего в постель» может означать что-то кроме как один раз, ну максимум дважды заняться любовью втроём. То, что сейчас предложил Ньют, сильно выбивается из её картины мира, но Грейвз… Грейвз, кажется, понимает в этом больше, чем она. По крайней мере, он больше не выглядит ошарашенным.
— Англичане все ебанутые или только Скамандеры? — спрашивает он, переводя взгляд с собственных рук на Ньюта и обратно.
Ньют пожимает плечами, и Грейвз поворачивается к ней.
— И давно вы об этом договорились?
Тина не знает, что ответить, потому что они даже толком ничего и не обсуждали. Потому что Ньют, как во многих других случаях, действовал больше по наитию, руководствуясь какими-то своими измышлениями, и она всего за год так привыкла ему доверять, что сейчас может только пожать плечами, перекладывая всю ответственность за исход этого разговора на мужа.
— Я только вчера заметил, — честно отвечает Ньют. — А Тина вряд ли вообще об этом думала. Она до сегодняшнего утра была уверена, что ты гомосексуалист.
— Ну, с мужчинами действительно во многом проще, — кивает Грейвз. — Но у меня нет чётких предпочтений насчёт пола любовников. Или расы. Только чистота в плане гигиены и честность — у меня аллергия на ложь, это профессиональное. И, как вы помните, у меня в Нью-Йорке сын, так что я не собираюсь… — Он запинается, снова поворачивается к Тине. — Почему я вообще об этом думаю?!
— Потому что вы всё ещё не сказали «нет»?
— Тина, это… Это действительно очень щедрое предложение, — говорит он, глядя ей в глаза, — и от него действительно очень тяжело отказаться. Но я…
— Не торопись, — обрывает готовящийся сорваться с его губ отказ Ньют. — У тебя будет время подумать после того, как мы обсудим… все стороны соглашения.
Уже раскрывшего рот для ответа Грейвза перебивает хлопок, с которым перед ним и Тиной появляются два одинаковых красных конверта. Содержание их тоже одинаковое — немедленный вызов в Нью-Йорк в связи с чрезвычайной ситуацией.
Грейвз даже позволяет Ньюту поцеловать себя на прощание, немедленно после этого оговаривая, что это не означает согласия. Тина тоже целует Ньюта — жадно, напоказ, подталкивая его в нужную сторону и радуясь тому, насколько хорошо он сейчас понимает её, потому что они с двух сторон обнимают Грейвза, и Тина целует и его, нахально сминая жёсткие губы, с силой надавливая на стиснутые зубы языком. А потом Ньют провожает их до министерства, откуда они отбывают порталом прямо на работу.
Саквояж Грейвза, забытый в доме Скамандеров, доставляют срочной почтой только через двое суток. Пару месяцев Грейвз шарахается от Тины, пересекаясь с ней только на совещаниях, потом успокаивается, понимая, что она больше не собирается на него набрасываться. С мужем Тина в следующий раз видится только на свадьбе сестры. Гуляет вся улица, на которой стоит «Булочная Ковальски», и даже Криденс снисходит до сладкого (несмотря на пугающую его форму выпечки). В этот вечер они с Ньютом всё же заманивают Грейвза в свою постель, но тот засыпает в середине процесса и пьяно храпит, отчего они глупо хихикают ещё целый час вместо того, чтобы закончить начатое. На следующее утро Грейвз, конечно же, делает вид, что ничего не помнит, и упрямится ещё целый год, пока Ньют не приглашает их обоих в Хогвартс — знакомиться с Альбусом Дамблдором. Там же, прямо в пустом Большом Зале тот активирует начало ритуала, который заканчивается всё на той же шкуре гигантской саламандры в доме Ньюта. Любовью Грейвз занимается так же потрясающе, как и целуется.
___________
*здесь — плоская бутылка овальной формы (как тыквенное семечко). обычно не больше ладони величиной.
1. прочитал | 0 | (0%) | |
Всего: | 0 |
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
промпт - куини/якоб. футфетиш. драббл.
Название: Ножки
Автор: greenmusik
Бета: -mummi-
Размер: драббл ~500
Пейринг/Персонажи: Куини/Джейкоб
Категория: гет
Жанр: PWP, флафф
Рейтинг: R
Предупреждения: футфетиш
Размещение: ссылкой
читать дальшеКуини, хохоча, падает на стул и кладёт ноги Джейкобу на колени. Тяжёлый от стекляруса подол и без того короткого платья съезжает по бёдрам до самых панталон и замирает, зацепившись за шёлковое кружево, дразня едва видимым краем белья.
— Устала, — весело вздыхает она, обмахиваясь ладошкой. — Расстегни мне, пожалуйста, туфли.
Тонкие ремешки притиснули изящные ножки к выгнутой подошве, впились краями, кое-где стерев нежную кожу до крови. Джейкоб дрожащими руками расцепляет хитрые застёжки, осторожно ослабляет жестокую хватку, снимает это пыточное устройство. В его понимании таких жертв не стоит никакая красота, тем более, что без блестящих жёстких ремешков ножки Куини выглядят гораздо красивее. Он сглатывает и облизывает губы, потому что хочет поцеловать каждую царапину, каждый аккуратный пальчик, но не может позволить себе такого развратного поведения пусть и в подпольном, но полном народа баре.
Куини роется в сумочке, протягивает ему маленькую баночку.
— Вотри, пожалуйста, это должно заживить царапины, — тихо говорит она, болезненно улыбаясь. — Совсем забыла, какие эти туфли хищные.
Что-то не так, но Джейкобу некогда размышлять, зачем она носит с собой мазь, если не помнит о туфлях, почему не намажет сама, не воспользуется магией. У него в руках самые очаровательные ножки в мире, и ему только что разрешили их ласкать.
Он обмакивает палец в вязкое вещество, ласково смазывает яркие царапины, одну за другой, и те на глазах затягиваются. Джейкоб выискивает ещё — это ненадолго отвлекает его от напряжения в паху — гладя маслянистым от мази пальцем даже малейшие покраснения, но заканчиваются и они.
— Спасибо, милый, ты — чудо! — благодарит его Куини, но не торопится отбирать ножки. — Если бы я могла ещё ими шевелить… Ты умеешь делать массаж? — спрашивает она и закусывает нижнюю губу, отчего Джейкоб чуть не захлёбывается слюной. — Конечно, я разрешу, милый. Я даже настаиваю!
Джейкоб вздыхает, мысленно благодаря её и бога, и обхватывает руками маленькую ступню, греет между ладонями, гладит большими пальцами. Куини с наслаждением охает и откидывается на спинку стула, прикрыв глаза. На лице её написано самое настоящее блаженство, идеально подходящее к тому чувству, что испытывает сам Джейкоб. Ах, если бы он мог не только касаться её руками, но и целовать, щекотать усами чувствительную кожу, посасывать пальчики.
Убедившись, что никто в зале сейчас не смотрит в их сторону, он облизывает два пальца левой руки и ведёт ими от изящной лодыжки вниз до свода стопы, щекочет тонкую, всю в складочках кожу, обводит натёртые танцами мозоли и ныряет между большим и указательным пальцем и между мизинцем и безымянным. Куини капризно стонет, настойчиво трётся второй ступнёй о его запястье. Он повторяет свои действия с другой ножкой, представляя, как делал бы это языком, с должным вниманием и старанием, как покрывал бы их поцелуями от пальчиков до пояса чулок, как зарывался бы носом и языком между её мягких складочек, смачивая слюной и дразня перед тем, как взять её. Джейкоб закрывает глаза, чтобы внутренним взором в подробностях увидеть раскинувшуюся перед ним Куини, прямо в этом платье, задранном до талии, увидеть, как ходит туда-сюда под светлыми кудряшками его член. И эти очаровательные ножки — задранными ему на плечи, чтобы их можно было целовать и ласкать, пока он берёт её.
— О-ох! — стонет Куини, и Джейкоб раскрывает глаза, когда она проводит стопой по его бедру, нащупывает более чем заметный бугор под брюками и прицельно гладит его. — Я так устала, милый, — говорит она со страдальческим выражением на лице. — Проводи меня, пожалуйста, домой.
__________________
для Жёлтый Клоун
промпт - ньют, высиживать яйца
Название: Кукушка
Автор: greenmusik
Бета: -mummi-
Размер: драббл ~500
Пейринг/Персонажи: Ньют, нюхлер
Категория: джен
Жанр: драма, флафф
Рейтинг: R
Предупреждения: роды
Размещение: ссылкой
читать дальше
То, что забравшийся к нему в чемодан нюхлер — самка, Ньют понял только когда та начала рожать. Сначала он никак не мог понять, что с нюхлером не так, почему обычно молчаливое животное так надрывно пищит и скрипит, но затем из узкого отверстия клоаки, заменяющей нюхлерам анальное отверстие, мочевой пузырь и родовые пути сразу, показалась кровь. Сначала по блестящей шерсти скатилось несколько одиночных капель, почти прозрачных, лишь на светлом пододеяльнике ставших розовыми, затем отверстие расширилось, выпуская жидкие каловые массы, которые Ньют ловко уничтожил до того, как они достигли постельного белья, и уже после этого хлынула тёмная кровь, убрать которую Ньют не мог, не убрав вместе с вытекающей и всю ту, что ещё оставалась внутри судорожно дёргающегося тельца. Ручейки крови замедлились, почти иссякли, и показалось что-то светлое, упругое, раздвигающее всё сильнее и без того растянутые стенки клоаки, а затем животное выгнулось в скрутившей всё тельце судороге, и на одеяло вывалилось покрытое кровавыми разводами голубоватое яйцо. Нюхлер обмяк, быстро и тяжело дыша, Ньют уже поднял палочку, чтобы запустить диагностирующие чары… И тут полезло второе яйцо, для которого в маленьком нюхлере вряд ли оставалось место. Вероятно, оплодотворённые яйца развиваются в том же пространстве, куда ведёт почти бездонный нюхлеровый карман, подумал Ньют, очищая второе яйцо от крови и перекладывая к первому. Третье яйцо выскользнуло почти без усилий, потом последовало четвёртое, и всё закончилось. Ньют наконец-то запустил диагностическое заклятье, удостоверился, что животное в полном порядке, если не считать не слишком серьёзного истощения сил. Перенёс нюхлера и яйца в спешно сделанное гнездо, споил измученной ей укрепляющее зелье, положил рядом с гнездом еду и миску с разведённым водой молоком, вычистил пострадавшую постель и завалился спать, совершенно вымотанный.
Он спал всего пару часов, но когда он проснулся, нюхлера нигде не было. Обе миски были пусты, чего никак нельзя было сказать о гнезде, где всё так же покоились четыре яйца. Брошенные. Ньют перерыл весь чемодан, обшарил каждый вольер, вылез, запустил с десяток поисковых заклятий. Нюхлер как сквозь землю провалился. В отчаянии, Ньют настроил греющие чары на примерную температуру нюхлерового тела и аппарировал в единственное место, где точно знали всё о повадках нюхлеров. Гринготские гоблины косились на него, как не ненормального, но всё же свели с Мастером Зверей.
— И вот, у меня на руках четыре яйца и ни малейшего представления, где искать их мать, — закончил он свой недлинный рассказ.
— И не найдёте, — отрезал гоблин. — Яйца должен высиживать самец. Я могу продать вам одного за… — Он смерил Ньюта оценивающим взглядом, задержался на подаренных мамой запонках, на добытых ещё на фронте ботинках. — За полторы тысячи галеонов.
Ньют почувствовал себя так, будто его ударили в живот. Он даже не видел никогда столько денег сразу, не говоря уже о том, чтобы иметь такую сумму при себе. Скомканно извинившись и пообещав, что подумает, он сбежал и вернулся в дом приятеля, у которого за восьмую часть своего месячного жалования снимал кладовку, достаточно большую для того, чтобы хранить там чемодан, в котором Ньют на самом деле жил.
У Ньюта не было никакого опыта в высиживании и выкармливании нюхлеров, но он справился. А позже узнал и о том, что гоблины ничего на свете так не любят, как поторговаться и обычно только ради этого назначают непосильную цену, превышающую действительную порой в тысячи раз. Несколько лет спустя он описал особенности многих магических видов в книге "Волшебные существа и как с ними взаимодействовать".
_________________
для Salem Saberhagen
промпт - грейвз/мадам президент, подворотня, стол.
Название: Откуда здесь стол?!
Автор: greenmusik
Бета: -mummi-
Размер: драббл ~500
Пейринг/Персонажи: персиваль/серафина
Категория: гет
Жанр: PWP, стёб
Рейтинг: R
Предупреждения: порка
Размещение: ссылкой
читать дальше
Занавес поднимается. На сцене — всем поднадоевшая подворотня из второго акта, посреди которой стоит затянутый зелёным сукном покерный стол из «Слепой свиньи». Из левой кулисы появляются одетый как обычно Персиваль Грейвз и Серафина Пикуери в парадном костюме.
Грейвз. Согласно записям колдокамер, именно здесь последний раз видели Гриндельвальда и его ручного обскура.
Серафина. Какое мрачное место, вам не кажется?
Грейвз. Обычная подворотня. Хотите, я вам с десяток таких покажу? Когда я был помладше, меня били в каждой второй.
Серафина. Вас? Били? Кто?
Грейвз. История не сохранила их имён. В зал. А прах я развеял. Снова Серафине. А вот этот стол мне абсолютно незнаком.
Серафина. А разве он не из… Смущённо замолкает.
Грейвз. Да-да?
Серафина. Нет, ничего. Мне показалось.
Грейвз. Когда кажется, креститься надо.
Серафина. Мистер Грейвз, помните, с кем вы разговариваете!
Грейвз. Я помню. А вот ты, кажется, забыла, как заявилась после выпускного в бар и раздвигала ноги перед каждым желающим.
Серафина. Не было такого!
Грейвз. Это потому, что желающих не нашлось.
Серафина. Мистер Грейвз, да что на вас нашло?!
Грейвз. Не знаю, но вы кажетесь мне неимоверно привлекательной. Я всегда хамлю тому, кого собираюсь трахнуть.
Серафина. Какой кошмар. Вы мне — тоже! Нам надо раздеться!
Грейвз начинает медленно расстёгивать на себе жилет. Серафина снимает тюрбан, вместе с париком и остаётся в прикрывающей голову сеточке. Грейвз немедленно отвлекается от жилета и проводит рукой по торчащему сквозь неё короткому чёрному ёжику волос.
Грейвз. Мне нравится твоя стрижка.
Серафина. Убери руки, нахал, пока я не сделала для тебя куклу вуду.
Грейвз убирает руки и возвращается к расстёгиванию жилета. Дойдя до последней пуговицы, он сплёвывает, расцепляет что-то на штанах и срывает их как стриптизёр. Под штанами у него только волосатые ноги и торчащий из лобковых волос член с багровой головкой. Серафина взмахивает руками, испаряя с себя платье, и остаётся в золотом бикини и высоких кожаных сапогах.
Аплодисменты.
Грейвз. Как ты хочешь?
Серафина. Всегда хотела тебя выпороть!
Грейвз. Так что же тебя останавливает? Опирается о стол и задирает пальто, открывая Серафине и зрителям идеально гладкую по контрасту с ногами задницу. Накажи меня, госпожа!
Серафина превращает волшебную палочку в плеть и замахивается.
Грейвз. Погоди. Тебе не кажется, что здесь что-то не так?!
Серафина. Всё правильно. Ты без штанов, и я тебя наказываю.
Грейвз. Тебе не кажется, что с этим столом что-то не так?
Серафина. Ты просто оттягиваешь неизбежное! Снова замахивается и резко опускает плеть.
Грейвз вскрикивает.
Серафина. Вот так! Так! Получи! О! Ещё! Ещё! Умоляй меня!
Грейвз. Да! Да! Ещё!
Грейвз поворачивается к Серафине, скидывает с себя пальто, оставаясь в рубашке и расстёгнутом жилете. Отбирает плеть, снова ставшую палочкой, загоняет Серафину на стол и трахает её членом и рукояткой палочки одновременно.
Аплодисменты. Занавес. Некоторое время всё ещё слышны шлепки и крики, потом раздаётся сдвоенный хлопок аппарации и всё затихает.
Занавес поднимается до середины. В подворотне появляется Гнарлак, забирается на стол, скручивает что-то со стены.
Гнарлак. Пусть только попробуют меня ещё раз арестовать, я им покажу… Я всем покажу! Выстукивает на столе хитрый ритм.
Стол складывается до размеров чемоданчика, после чего Гнарлак подхватывает его и уходит в правую кулису. Занавес снова опускается.
1. прочитал хоть что-то | 0 | (0%) | |
2. прочитал всё | 1 | (100%) | |
Всего: | 1 |
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
1. АХАХАХАХАХА | 16 | (29.09%) | |
2. я тоже иногда так хожу | 7 | (12.73%) | |
3. фу, зверство какое | 1 | (1.82%) | |
4. застебали ребёнка... | 13 | (23.64%) | |
5. бля, мусик! >__< | 18 | (32.73%) | |
Всего: | 55 Всего проголосовало: 30 |
@темы: общение, мифический долбоёб, неожиданное, лямуррр, тощие носатые уроды, самец богомола продолжает половой акт даже с наполовину съеденной головогрудью, секс
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (2)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Доступ к записи ограничен
Фэндом: гп/твари
Дисклеймер: спиздил пару хэдканонов у джальда и мне даже не стыдно. ну, и всякое про роулинг, ворнер бразерс и внешность эдди редмэйна.
Автор: greenmusik
Персонажи и/или пейринги: Ньют/Лета, Ньют/Харви, Ньют/Персиваль, Ньют/Тина, Ньют&Тесей Скамандеры
Рейтинг: пыжы
Жанр: флафф, драма, ангст, надобольшеносовыхплатков
Аннотация: Это история о любви, о дружбе, о предательстве и о драконах.
Предупреждения: всё очень плохо
Комментарии: всё действительно ОЧЕНЬ ПЛОХО
Tomorrow I'll still be crying
How could you hide your lies
Your lies
Ньют очень гордился своим братом, когда тот решил стать аврором, но очень переживал, что того могут убить. И мама переживала, хотя старалась не показывать этого. Переживала, несмотря на то, что знала — не так-то легко убить мужчину из рода Скамандеров. Из-за этих переживаний Ньют почти не замечал чудес прекрасного наполненного магией замка, в котором ему предстояло учиться целых семь лет. Ведь за семь лет он ещё успеет на них насмотреться, а брат уже сейчас грезит аврорской школой, и пройдёт каких-то три года, как он туда поступит, и это обязательно случится, потому что раз решив, Тесей ни за что не отказывался от этого решения.
— Тебе не нравится Хогвартс? — спросил Тесей, поймав его после обеда по дороге к хаффлпаффской гостиной. Сам Тесей жил в гриффиндорской башне, но Ньют не завидовал, он уже знал, что башня — самое холодное место зимой.
— Нравится, — хмуро ответил он, думая над тем, какими словами объяснить сидящей с ним за одной партой на трансфигурации девчонке, как именно у него с первого раза получилось превратить щепку в иглу.
— Тогда почему ты с первого числа как в воду опущенный?
— Тебя убьют, — просто сказал Ньют, будто это было решённым делом, и оставалось только подождать.
— Эй! У тебя же не открылся вдруг дар прорицания?
— Нет. Просто мой тупой брат решил хитрым способом покончить с собой, — попытался в который раз донести до него простую истину Ньют. Но гриффиндорцы все как один отличались удивительной невосприимчивостью к восприятию опасности. Они называли это «поступай как должно» и чрезвычайно гордились такой формулировкой.
— Тём, ну хоть ты не пили. Матушкиного письма было вполне достаточно.
— Ничего-ничего, каких-то три с половиной года, и я отстану. Даже не буду ходить к тебе на могилу, чтобы сказать, что я предупреждал. Если только у тебя будет могила, а не кенотаф.
Тесей вздохнул, огляделся по сторонам и вдруг дёрнул Ньюта в боковой коридор. От неожиданности тот даже не сопротивлялся, пока брат тащил его куда-то вглубь, в тихую гулкую темноту.
— Слушай, мелкий, меня не убьют, — сказал Тесей, когда они отошли так далеко, что только маленькое пятнышко вдалеке напоминало, что где-то в замке существуют окна. — Авроры ловят преступников и следят за порядком, а преступники считают авроров обычными людьми, и никто из них не знает, как справиться с… — Тесей перешёл на шёпот, — драконом!
В первый момент Ньют решил, что тот шутит, а потом глаза Тесея полыхнули в темноте, по лицу пробежали язычки пламени, блеснула раскалённая добела чешуя. И снова стало темно — так темно, что вообще ничего не видно.
— Я же дракон. Настанет время, и я улечу на Олимп и буду править Фессалией, как сейчас это делает дедушка.
— А я? — спросил Ньют, подозревая, что ответ его сильно разочарует.
— Нет, Артемида, ты не дракон. Только старший мужчина поколения. Дедушка всегда очень переживал, что у него нет сына, и отдал маму замуж только с условием, что папа войдёт в наш род. Он прилетал смотреть на моё рождение и потом, когда я первый раз полностью перекинулся.
Ньют кивнул — он помнил, как сильно дедушка Плато похож на Тесея. Точнее, Тесей на него. Такой же золотоволосый, как старые греческие герои, и такой же красивый.
— Но твой дар ничуть не хуже. Понимать язык каждой твари земной — это твоя часть наследия. Знал бы ты, как я тебе завидую, потому что мне кроме людей и драконов и поговорить-то не с кем.
Ньют шмыгнул носом, и только тогда понял, что расплакался как девчонка. От того, что у него такой замечательный брат, и от облегчения, что того не убьют даже когда он станет аврором, потому что, ну действительно — откуда обычным английским преступникам знать, как убить дракона?!
Перед тем, как отправиться на фронт осенью четырнадцатого, Тесей перекинулся прямо на заднем дворе родительского дома и сделал круг почёта над имением. Он был не очень большой для дракона, но его чешуя пылала ярче вечерней зари.
Понимание звериной речи предопределило выбор Ньюта, когда пришло время найти себя. Ему даже не потребовалось путешествие после окончания Хогвартса. Во-первых, потому что он и так знал, чем хочет заниматься, а во-вторых, потому что устраиваясь на работу в министерство, он имел на руках только результаты СОВ, а последние два курса доучивался заочно параллельно работе, ибо занятия в Хогвартсе, как и проживание там, стали ему недоступны по решению разбирательства дела, к которому он лично не имел ни малейшего отношения.
Лета Лестранж стала первым человеком, разбившим ему сердце. Было так больно, когда он понял, что из-за опасения, что её могут раскрыть и наказать, она больше не собирается общаться с ним, после её записки, с которой она просила больше никогда не обращаться к ней, никогда не смотреть на неё, после её демонстративного появления в Хогсмиде под руку с капитаном слизеринской квиддичной команды… Так больно, что Ньют решил, что никогда больше не допустит в своё сердце женщину. И следовал этому решению так долго, как только мог.
Однако молодое сердце, как его ни запирай, жаждет любви, и раз Ньют твёрдо решил не доверять женщинам, судьба свела его с мужчиной. Харви Риджбит был на пятнадцать лет старше Ньюта, обожал драконов и смеялся в лицо опасности. Его левая рука была сожжена ядом перуанского чудовища, чьи дети позже стали украшением валлийского заповедника, а на правой стороне груди был во всех подробностях вытатуирован румынский длиннорог. Вместе они сдерживали восточный фронт, хотя даже Харви считал затею Ньюта с драконьим корпусом сумасшествием. В итоге так и оказалось — никого больше драконы к себе не подпускали, и программу свернули, а драконов перевели севернее, и в начале восемнадцатого года Ньют вернулся в родной кабинет в отделе особо опасных.
Их роман с Харви продолжался ещё некоторое время, но не выдержал проверки расстоянием и переродился в нерегулярную, хотя и многословную переписку и крепкую дружбу. Благодаря затее Харви с заповедником в Карпатах, у Ньюта всегда был доступ к драконьим ингредиентам — ну, в самом деле, не просить же каждый раз чешуйку у брата, да и большинство зелий требуют кусочек от вполне конкретного вида, а не от оборотня. Со своей стороны Ньют снабжал Харви всей узнанной информацией о виденных им могучих животных, молоком и шерстью шотландских единорогов, семенами магических растений со всего мира и преданными последователями-драконологами, коли такие встречались ему в путешествиях.
Тесей не только пережил войну, но и окончательно заматерел, прославился как герой и вернулся в министерство уже не как простой или даже старший аврор, а как начальник отдела быстрого реагирования. Ему не нужна была ничья поддержка, чтобы взбираться выше по карьерной лестнице — люди чувствовали в нём силу и видели его способность справиться с практически любым количеством подчинённых и любой возникшей проблемой безопасности. Через семь лет не осталось никого, кто мог бы возразить против его назначения на освободившуюся после принятия Подмором поста министра магии должность, и Тесей стал самым молодым за историю британского министерства главой департамента магической безопасности. Ньют узнал об этом будучи в Австралии и недолго думая нарушил как минимум четыре закона, создав сначала портал домой, а затем — обратно к оставленному на полдня без присмотра чемодану. Всё время, что они отмечали, Тесей ругал погрязших в коррупции старых пней из Визенгамота, королевскую разведку и французов, находящихся в шаге от раскрытия магического мира из-за бездумной помощи маггловскому населению страны.
— В архивах скопилось столько материала, что любого из них можно не только отстранить, но и засадить в Азкабан, а то и довести до поцелуя, но если начать сейчас, против нас поднимутся все их семьи и кланы. Боюсь, я не первый и вряд ли последний глава магбезопасности, читающий эти документы. Но в отличие от моих предшественников, я могу справиться с большинством из них, не прибегая ни к суду, ни к шантажу. Только сегодня двое подали в отставку — сразу после того, как Гектор объявил о моём назначении, а ведь в тот момент я ещё не видел их дел.
С нынешним господином министром Ньют не то чтобы был на ножах, но как минимум в состоянии холодной войны. Впрочем, вряд ли Гектор Подмор знал об этом или хотя бы задумывался о том, какие чувства испытывает к нему младший брат друга и соратника. Из всех тех, о ком Тесей рассказывал походные байки, именно мистер Подмор был тем, кому Тесей давно простил, что тот подставил их отряд во время боевых действий, чтобы отвлечь противника. Военную хитрость, как он говорил. Но Ньют отказывался прощать, полагая это подлостью и предательством, как отказывался принимать то, что теперь Тесей не только работал вместе с Гектором Подмором, но и фактически — работал на него.
Несмотря на то, что брат собирался разобраться с продажностью властей и провести серьёзную реформу положения секретности, включающую в себя контакты с большим количеством магглов, чем одна лишь королевская семья, Ньют, наверное, впервые в жизни подумал, что даже его дар понимать любое живое существо не помогает ему при общении с братом. Тот был всё таким же красивым и ярким, всё так же казался всесильным и могучим, но с каждым разом будто всё сильнее отдалялся от него.
Кругосветное путешествие Ньюта окончилось совсем не так, как он предполагал, но в этом были и свои плюсы. В сердце его поселились две прекрасные девушки, весельчак-пекарь и, как ни странно, давний приятель Тесея, которого Ньют помнил ещё по визиту на западный фронт, и который, как выяснилось, очень вовремя почти забыл о Ньюте. Недолгий триумф над Гриндельвальдом, сбежавшим из-под стражи раньше, чем пароход Ньюта достиг Саутхемптона, вызывал знакомое с детства чувство двойственной гордости и опасения. Гордости, что смог его вычислить и опасения потому, что иногда его навещало сожаление о том, что он не позволил Злу полакомиться его мозгами.
Одна из сестёр Голдштейн, не легилимент, слава Диане, была принята матушкой как невеста Ньюта, и оказалась достаточно прогрессивна, чтобы принять факт, что муж вряд ли когда-то полюбит её сильнее своих обожаемых животных или будет относиться к ней более трепетно, как к продвигаемым им законам об их защите. Или была достаточно наивна, чтобы надеяться, что время изменит это.
Свадьбу сыграли в начале сентября спустя всего пару лет ухаживаний, что для рода Скамандеров было уж очень стремительно, но Ньюту казалось более чем достаточным. Рождению дочери он неожиданно для себя обрадовался сильнее, чем успешному окоту нунду или очередному увеличению поголовья окончательно одичавших дромарогов. Всё в этом крошечном человечке интересовало его, и десять лет он целиком посвятил ей и её младшей сестре, почти забросив изучение новых видов. А потом началась новая война.
Организация, объединившая немецких магов и магглов в погоне за властью и бессмертием, конечно же, не смогла удовлетвориться тайным воровством старых секретов. Территориальное деление, долгое время не позволявшее чужакам получить доступ к древним сокровищам, было нарушено быстрым завоеванием. Британские политики, как маггловские, так и сидевшие в Визенгамонте, до последнего не верили, что Туле осмелится напасть на Королевство. До магглов дошло позже, а маги спохватились, едва стало известно о том, что во главе общества стоит Гриндельвальд, чей ручной тиран успешно руководит маггловским наступлением по всей центральной Европе. Первым на фронт сорвался Альбус, бросив свой любимый Гриффиндор и подав им пример. За ним потянулись старшие шотландских кланов. В обратную сторону двигались беженцы — сначала французы, потом поляки и, под конец, немцы, австрийцы и даже итальянцы, чьё правительство одним из первых объявило о поддержке Германии.
Весной сорок первого германские войска захватили Грецию. Тесей вернулся домой в драконьем облике и первые сутки плевался огнём, никак не желая превращаться обратно. Так мало чар могут поразить дракона, но достаточно одного попадания маггловской бомбы. В семье Скамандеров наступил траур. Даже Тина, едва знавшая старого Плато, плакала о его смерти целую неделю. Спустя месяц Ньют оставил её и дочерей и отправился на войну вместе с Тесеем.
Первое время он вместе с братом пытался выбить немцев из Фессалийских гор, но осознав тщетность попыток и разругавшись с Тесеем из-за того, что тот убивал даже тех магглов, кто не имел к армии никакого отношения, сбежал помогать Харви с обустройством перенесённого аж в Гималаи заповедника. С обычными драконами Ньюту было проще договориться, чем с родным братом, так что он оттягивал и оттягивал момент возвращения в Европу, каждый раз находя новый предлог. Только спустя почти три года, узнав, что Тесей пропал, Ньют аппарировал прямо с драконьей спины, даже не подумав сделать портал и едва не убившись, когда его расщепило по всей Франции.
Снова собравшись в целого себя и отрастив то, что окончательно потерялось, Ньют рванул на Олимп. Вряд ли кого-нибудь мог заинтересовать маленький тритон, появившийся поздним вечером на одном из старых пыльных камней разрушенного храма, под которым покоились поколения правивших Грецией огненных ящеров. Ньют нашёл Тесея в одной из скрытых от магглов пещер — в облике дракона и в окружении магов в ненавистной форме Туле. От немедленной трансформации Ньюта удержала маггловская девушка, распятая на камне перед знакомой драконьей мордой. Тесей обернулся, прекрасный и сияющий рвущейся наружу магией. Золотоволосый греческий бог, обнажённый и всесильный, он забрал её девственность, её кровь и её жизнь. Один из Туле снял маску с болезненно знакомого лица и протянул Тесею руку. И Тесей, обожаемый старший брат, неподкупный глава магбезопасности, герой двух войн и великий огненный дракон, опустился перед Гриндельвальдом на колени и поцеловал его пальцы как величайшую из святынь. Тритоны не умеют плакать, они вообще довольно бесчувственные создания с огромной способностью к регенерации и, наверное, только это спасло Ньюта от мгновенной смерти от горя.
Вторым человеком, разбившим сердце Ньюта Скамандера стал его брат, которого он обожал настолько, что почти боготворил. Брат, узнав о смерти которого, Ньют плакал только потому, что ему было жаль матушку, поседевшую за одно мгновение и за одно мгновение постаревшую на сотню лет.
Почти десять лет после окончания войны и заключения Гриндельвальда в страшную холодную тюрьму Ньют жил затворником, допуская к себе только мать, жену и американского министра. Тина, занявшая место Тесея в министерстве, была сурова и непреклонна и закончила начатую тем реформу аврората и отдела магбезопасности. Альбус Дамблдор стал одним из самых уважаемых членов Визенгамонта и не сопротивлялся идее воздвигнуть в зале славы статую Тесея Скамандера, известного борца с идеями Гриндельвальда.
На работу Ньют вернулся только после того, как сменился министр, и показал себя так хорошо, что через два года возглавил отдел особо опасных и стал главным кандидатом на пост главы департамента. В то же время мадам Скамандер окончательно отошла от ведения питомника гиппогрифов и дел имения, что немало способствовало крайней занятости Ньюта делами не только отдела, но и домашними, и отвлекало от сожалений и дурных мыслей.
Постепенно их отношения с Тиной снова потеплели — до такой степени, что та забеременела и была вынуждена покинуть пост главы магбезопасности. Глядя в пламя зрачков своего новорожденного сына, Ньют ни мгновения не сомневался в выборе имени для нового Фессалийского Дракона.
1. прочитал | 6 | (100%) | |
Всего: | 6 |
@темы: ГП, fiction, нам срочно нужна страдающая лау ©
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (1)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Переводчик: greenmusik
Беты: kasmunaut, -mummi-
Оригинал: So what do i do with it? 1-5 by Captain_Mercurian (разрешение на перевод получено с запасом)
Размер: миди (10234 слова в оригинале)
Пейринг/Персонажи: Криденс, Ньют, нюхлер и листовки. В эпизодах — мистер Грейвз и Мэри Лу.
Категория: слэш (или джен? или всё же слэш?)
Жанр: юмор, флафф, пре-пре-преслэш, ангст, драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения:
Краткое содержание: Криденс встречает на улицах Нью-Йорка странного незнакомца с ещё более странным питомцем и мечтает узнать его имя.
Примечание автора: Смещены временные рамки относительно канона.
Примечание переводчика: Взял на себя наглость объединить первые пять частей цикла по принципу законченности сюжетной арки
Комментарий: переведено для команды WTF Fantastic Beasts 2017
Размещение на других ресурсах: фикбук, ao3. Утаскивать только ссылкой.
читать
Криденс сбивает Ньюта с ног. Ну, как минимум, это делают листовки. Проклятье, они рассыпались!
Ньют — восхитительная смесь коричневого, синего и неловкости. Нюхлер опять сбежал.
Когда мать их разбудила, снаружи было ещё темно. Резкий звук колокольчика эхом отдавался по всему дому. Криденс открыл глаза и неуклюже сел, заставляя себя проснуться. Это странное чувство, эта постоянная, бесконечная усталость. Тело ощущалось тяжелым и холодным, незавершённым, как будто он потерял конечность, необходимую для движения, для жизни. В глубине души он знал, что это страх съедает все силы и всю энергию, но решил на этой мысли долго не задерживаться. Бесчувственность — то, что помогает ему продолжать существование. Онемение чувств.
— Ленивый мальчишка, — услышал он бормотание матери, спускаясь по лестнице уже полностью одетый и аккуратно причёсанный. Опустив голову как можно ниже, он ускорил шаги, чтобы сесть рядом с сёстрами, опасаясь рассердить мать настолько ранним утром.
Завтрак проходил в молчании, поскольку никто не отваживался заговорить. Если они сидели, не поднимая головы, и говорили, только когда мать их о чём-нибудь спрашивала, было вполне терпимо. Криденсу говорить всё равно было не о чем.
Как только мать закончила, они отправились мыть посуду, избегая её пронизывающего взгляда. Как минимум, Криденс делал всё возможное, чтобы не дать своему взгляду пересечься с её. За прошедшие годы он усвоил, что это излишне её провоцирует.
— Листовки готовы, — провозгласила она и вручила каждому из них по стопке бумаги. — Нам стоит взять в помощь несколько сирот.
А-а. Листовки. Пальцы ощутили жёсткий холод, когда он принял свою стопку, едва глядя на отпечатанные слова.
«Новое салемское благотворительное общество».
Мать ненавидела колдовство. Она не знала, что он был одним из грязных волшебников. Одним из тех уродов, которых она хотела бы всех до единого видеть мёртвыми. Но и знай она, небольшая была бы разница, подумал он. Мать его и без этого ненавидит.
Выйдя на улицу вслед за сёстрами, он заставил себя не волочить ноги. Людям не нравятся листовки матери. Они не верят в колдовство и не знают об опасности. Они не знают, что Криденс мог бы убить их всех, если бы по-настоящему захотел. Колдовство было злом, но они не понимают этого, полагая его и всю их семью сумасшедшими.
— Опять эти уроды Бэрбоуны, — бормотали некоторые при его приближении.
Другие, особенно парни его возраста, открыто потешались над ним, выбивая листовки из рук и изредка «играя» с ним. Мать ненавидела дни, когда он приходил домой с пропитанным кровью воротником, придерживая нос. Кровь, видите ли, слишком трудно отстирывать. Не было большого смысла в том, что обычно после этого она делала так, что крови становилось ещё больше. Впрочем, он ни разу не упомянул об этом вслух. Он никогда ничего не говорил, когда мать была зла, потому что от этого становилось только хуже.
Разойдясь с сёстрами в разные стороны, он почувствовал, как вниз по спине сбежало лёгкое покалывание. Застыв на мгновение, он оглянулся через плечо, но ничего не увидел. В душе осело разочарование. Он надеялся, что это снова приятный мужчина с тёмными глазами, Персиваль Грейвз, который, увидев шрамы на его руках, обещал скоро вернуться. Никто и никогда не говорил с Криденсом так, как он — ласково. Правда, когда взгляд этого человека скользил по нему, Криденс чувствовать себя неуютно, но всё что угодно было лучше, чем и дальше жить с матерью. Всё что угодно.
Глубоко вздохнув, он продолжил идти по улице, обращаясь к любому, кто попадался ему на пути. Несмотря на то, что в большинстве случаев его игнорировали, он раздал уже четыре листовки, когда снова почувствовал это. Что-то преследовало его.
Сглотнув, он попытался притвориться, будто не чувствует ничего необычного, и заставил себя не бежать от… Что бы это ни было.
А затем он краем глаза увидел переулок между двумя домами и побежал. Он не смел обернуться и посмотреть, но, в конце концов, ему и не потребовалось. Что бы его ни преследовало, оно прыгнуло на него, и он закричал так, будто…
Будто некий чёрный меховой шар крадёт его карманные часы.
— НЮХЛЕР!
Криденс как подкошенный рухнул у мусорного бака и сидел там, глядя, как… кот?!. убегает с его карманными часами. От стен проулка отразилось эхо шагов, но Криденс был слишком потрясен, чтобы разглядывать бегущего за пушистым вором человека.
Пока упомянутый человек не поскользнулся на одной из листовок, которые Криденс даже не заметил, как рассыпал.
С сильным грохотом ворох коричнево-синего неуклюже рухнул на землю, и Криденсу ничего не осталось, кроме как смотреть на яркую одежду и — стоило мужчине, подняв голову, встретиться с ним взглядом — в самые тёплые глаза, что он когда-либо видел.
Время на мгновение замерло; Криденс забыл, как дышать, и лишился способности шевелиться. Судя по выражению на лице незнакомца, тот удивился. Он почти лежал, опираясь коленом о землю, а бледной ладонью — о грязную стену.
Его взгляд нервно метался между листовками и Криденсом, а губы сложились в беззвучное «О!».
— Э-э, — прохрипел незнакомец, а затем неловко кашлянул, отпустил стену и незамедлительно попытался сгрести все бумажки в кучу. — Он… э-э, он что-то украл? Украл у тебя?
Криденс открыл рот, чтобы ответить, но слова застряли у него в горле, так что он просто кивнул, указывая на серебряную цепочку на жилете, которой вообще-то положено было крепиться к карманным часам.
Незнакомец пробормотал «мерлиновы штаны» или что-то очень похожее, и поднялся на ноги, держа в руках неровную стопку листовок.
— Э-э, — снова начал он, протягивая Криденсу листовки, и нервно обернулся через плечо, конечно же, в поисках вороватого… кота?!. — Я… Я прошу прощения. За это. В смысле, за часы. — Его взгляд метнулись к бумажкам, которые неловко удерживал Криденс, с начала этого сурового испытания так и не двинувшийся с места. — И за это тоже.
Криденс продолжал его разглядывать.
— Я… Я должен…
Он так и не узнал, что собирался сказать незнакомец, потому что тот вдруг сбежал, оставив Криденса сидеть в переулке, прижавшись спиной к мусорному баку. Только после этого он вспомнил как дышать, и заметил тепло, согревающее его щеки.
Когда Криденс вернулся домой, мать наказала его за потерю карманных часов, однако он едва заметил боль, думая о коричнево-синем и о тёплых глазах.
У Криденса кошмары. Ньют — очаровательный придурок.
Криденс думает, что Ньют — вор, но его это не волнует.
Обычно Криденсу снятся кошмары.
Обычно ему снится мрак. Ужасающий, удушающий мрак, разрывающий его грудную клетку изнутри и топящий его в своих глубинах. Мёртвые лица восстают из пепла и окружают его, иссиня-бледные, с испещрённой странными знаками кожей, и глаза… их глаза пристально смотрят на него; и все эти лица хором кричат: «Колдун!»
И тогда его поглощает пламя, одежда на нём горит, и он слышит голос матери, отдающийся эхом в темноте.
Сжечь его.
Сжечь колдуна!
И после этого он просыпается.
Однако этой ночью что-то изменилось.
Начало было таким же, как и всегда: Криденс схватился за грудь, чувствуя, как нечто пытается вырваться из ловушки его тела. Он закричал, когда рёбра треснули, продираясь сквозь прикрывающую их бледную ломкую кожу, и мрак рванулся наружу, поглощая его, пока вокруг не осталось ничего, кроме бесконечного мрака. Он едва дышал, испытывая такую сильную боль, что глаза наполнились слезами.
И тогда раздался голос.
Он отличался от тех голосов, что обычно преследовали его во сне, отличался от голоса матери. Криденс попытался сморгнуть слёзы, чтобы разглядеть источник голоса, и даже шагнул глубже во мрак.
Что-то хрустнуло под ногой, и он увидел прижатую подошвой ботинка бумагу, но это была не просто бумага. Одна из листовок его матери.
Вскинув голову, он снова услышал голос. И наконец-то увидел его.
Мужчина стоял очень далеко от него, яркий и красочный посреди пустоты. Криденс узнал синее пальто и почувствовал, как подпрыгнуло сердце, когда он наконец-то понял, что голос пытался донести до него.
Идём со мной.
И это не был приказ. Это была просьба.
Стоило шагнуть, как ноги задрожали от страха, что он упадёт в этот океан пепла и утонет в нём, но мужчина не переставал звать его ласковым голосом.
Колокольчик матери разбудил его прежде, чем Криденс успел дойти.
Никогда ещё после завтрака Криденс не хватал листовки так быстро. Частити странно посмотрела на него, но он проигнорировал её взгляд и покинул дом, ощущая в себе больше энергии, нежели когда-либо до этого. Возможно, было наивно надеяться, что он снова встретит незнакомца с тёплыми глазами. Нью-Йорк — большой город, и учитывая, что он никогда не встречал этого мужчину прежде, тот вряд ли жил где-то поблизости. И всё же эта надежда стучала в его венах, и он не в силах справиться с собой, скользил взглядом по лицам всех, кого встречал на пути.
Забыв о листовках, которые надо было раздавать, он не выискивал людей, которые могут заинтересоваться ими. Он искал коричнево-синее. Но вплоть до времени, когда уже надо было возвращаться, так и не нашёл его.
Он сунул несколько листовок в мусорный бак по дороге домой, чувствуя разочарование, будто в сердце воткнули нож, будто из него высосали всю энергию. Каким же идиотом он был, думая, что сможет найти того мужчину. Это же Нью-Йорк, в конце концов. Да он даже имени его не знает!
А даже если бы он и нашёл его, что тогда? Скорее всего, незнакомец к этому моменту о нём и думать забыл.
Прикипев взглядом к собственным ботинкам, Криденс завернул за угол и… врезался в синее пальто. Он попытался уклониться, и сердце ёкнуло, когда он осмелился посмотреть вверх. Это был он.
Мужчина смотрел на него с тем же удивлением, что и в прошлый раз, и одна только близость к нему лишила Криденса власти над собственным телом. Бумага выскользнула из его пальцев, а он только и делал, что стоял и пялился, ослеплённый цветом и силой взгляда незнакомца.
Листовки были разбросаны по земле — снова — и он обнаружил, что его это нисколько не заботит.
— Дыхание каппы! — сказал мужчина, полностью развернувшись к Криденсу и всё ещё глядя широко распахнутыми глазами. — Мне ужасно жаль. Мне не следовало стоять прямо здесь…
Если говорить честно, Криденс не расслышал ни единого слова. Просто смотрел на него так, будто никогда раньше не подозревал о существовании других людей, и позволял тёплому голосу себя омывать. Его ноги с тем же успехом могли быть двумя тающими брусками масла, потому что они так сильно дрожали, что Криденс едва мог стоять.
Мужчина забормотал и быстро наклонился, чтобы сгрести листовки, и когда он осторожно вложил в неподвижные руки неаккуратную кипу бумаг, Криденсу показалось, будто всё это уже происходило.
— Я знаю тебя, — внезапно сказал незнакомец, и Криденс вышел из транса. — Ты парень из проулка, верно?
Он не знал, что такое «проулок», и ему было на это плевать, поскольку его разум отключился от одного лишь факта, что мужчина его помнит.
Перехватив его взгляд, незнакомец вдруг полез внутрь своего пальто, бормоча что-то невнятное, а затем внезапно между ними повисло около десятка карманных часов.
— Это может показаться немного странным, — сказал мужчина с выражением крайнего замешательства на лице, никуда особенно не глядя, — но я не совсем уверен, которые из них твои, так что…
Криденс не спросил, где тот взял все эти часы и почему не уверен в том, какие из них его. Может, ни одни из них. Может, он просто вор, который выдрессировал своего кота, чтобы тот помогал красть вещи… Но тогда с чего бы ему возвращать карманные часы Криденсу?
Решив, что и это не имеет значения, он заставил себя поискать взглядом свои часы. И сразу же нашел их, так как они были самыми простыми из всех и на них красовалась глубокая царапина. Незнакомец заменил серебряную цепочку, до сих пор прикрепленную к жилету Криденса, толстым шнурком. Криденс неловко прижал листовки к груди, чтобы ткнуть в часы пальцем, и замер, подняв глаза и поймав взгляд мужчины сквозь все блестящие цепи.
Но встреча взглядов длилась недолго. Криденс проследил за тем, как длинные мозолистые пальцы выпутывали шнурок из цепей, прежде чем протянуть ему карманные часы, и, слегка склонив голову, принял их у мужчины, стараясь не пялиться слишком явно.
— Ещё раз прошу прощения, — сказал мужчина, засунув оставшиеся часы обратно в своё синее пальто. — Надеюсь, что я не доставил тебе каких-нибудь…
— Криденс.
На какое-то время воцарилась тишина, пока мужчина медленно поднимал взгляд, чтобы снова встретиться с ним глазами, и Криденс ничего не мог поделать с ощущением тепла, приливающего к его щекам.
Он не собирался называть своё имя. На самом деле он вообще ничего говорить не собирался. Лучше было оставаться тихим, невидимым и незапоминающимся. Но в этом ярко одетом мужчине с растрёпанными тёмно-рыжими волосами было что-то, что заставляло Криденса желать быть услышанным, увиденным и запомненным.
Он хотел, чтобы незнакомец знал, как его зовут. И хотел узнать его имя, но не осмеливался спросить.
— П-прости, что? — сконфуженно моргнул тот. Его глаза заметались между Криденсом и чем-то позади. Щекам Криденса стало ещё жарче, и он сжал губы в тонкую линию, браня себя за то, что надоедает мужчине своей тупостью, но у того в лице что-то изменилось, а затем он улыбнулся Криденсу с такой добротой, что тот почувствовал сильное желание расплакаться. — Тебя так зовут? Криденс?
Он кивнул.
Улыбка стала ещё мягче, и Криденс восхитился мелким морщинами под этими синими яркими глазами. Это было так красиво, что он почти забыл о своём страхе, и захотел спросить: «Как вас зовут?», как сделал бы сейчас любой нормальный человек, но момент разбился вдребезги.
Буквально.
Он вздрогнул, повернулся на шум и обнаружил, что на улице лежат осколки витрины ювелирного магазина, а ювелир бежит за уже знакомым пушистым чёрным шаром, потрясая металлической битой и неистово крича.
— П-прошу меня извинить, мне надо… — заикаясь, пробормотал с оттенком паники мужчина, чьё имя пока оставалось загадкой, проскочил мимо Криденса и побежал, едва не путаясь в собственных ногах, в попытке догнать удаляющуюся пару.
Криденс смотрел ему вслед с колотящимся в груди сердцем, а его разъезжающиеся ноги окончательно пришли в негодность.
Он вернулся домой поздно, а когда показал матери свои карманные часы, та лишь отвесила ему подзатыльник. Но Криденс всё равно решил, что это был лучший день в его жизни.
Мэри Лу — стерва. Как и её листовки, хотя технически они даже не люди.
Ньют растерян и разочарован. Криденс очень несчастен.
Криденс больше не видел того мужчину.
Не имело значения, насколько старательно он искал, как быстро и как далеко ходил в своих листовочных рейдах, он никак не мог найти синего пальто и тёплых глаз. Было что-то пугающее в том, насколько сильно душевное здоровье Криденса оказалось зависимо от толики света, которую тот мужчина непреднамеренно принёс в его жизнь.
Всё и все в Нью-Йорке казались лишь серыми силуэтами, скользящими мимо и излучающими один лишь холод. Тот незнакомец сильно отличался от них. Сильно отличался.
Хотелось снова найти его, хотелось узнать его имя и… и? Криденс до сих пор даже не задумывался о дальнейшем. Имени было бы достаточно, хотя бы для того, чтобы больше не называть его про себя «тот мужчина». Это было бы достаточно… интимно.
Он просил так немного. Только имя. Такое малое, но такое значительное доказательство того, что они — не просто случайно столкнувшиеся незнакомцы. Они стали бы знакомы, а это — самое близкое к дружбе, что у Криденса когда-либо было.
Проблема состоит в том, понял Криденс, что он одержим этим незнакомцем. Настолько одержим, что даже мать заметила, что его мысли где-то блуждают, что он уже не сжимается в постоянном страхе. Вместо этого он представлял, что он скажет тому мужчине, как только снова найдёт его. В своих грёзах он спрашивал его имя, снова видел ласковую улыбку и маленькие морщинки вокруг тёплых глаз, и незнакомец представлялся глубоким мягким голосом, от которого подгибаются колени.
И всё. Это было всё, о чём он думал. Его мечты никогда не заходили дальше, и он не мог себе представить, что действительность будет хоть как-то отличаться. Криденс бы не нашёл, что ещё сказать, и этот мужчина не увидел бы никаких причин задерживаться.
Он не чувствовал из-за этого горечи. Этого было бы достаточно. Имени того мужчины было бы достаточно.
Подзатыльник вырвал его из мечтаний.
— Эта пища тебе не по вкусу? — резко спросила мать, угрожающе нахмурившись. Криденс немедленно замер, сжимая в руке ложку и чувствуя сбегающий вниз по спине холодок. — Ваше величество не довольны супом?
Он открыл рот, чтобы ответить, но она ударила его так сильно, что его лицо впечаталось с миской, расплескивая суп на стол.
— Неблагодарный, ленивый паразит.
— Ма… — Ещё удар.
— Мне стоит оставить тебя голодным.
Суп щипал глаза и лицо, стекал с чёлки. Криденс задрожал, в глазах помутилось, а во рту пересохло от страха.
— Встань и сними ремень.
Закрыв едко слезящиеся глаза, он сделал, как было велено. Частити увела Модести из комнаты вверх по лестнице, и мать схватила его ремень.
Её глаза были серыми и жёсткими.
Кровь очень трудно отстирывать.
Его сон обернулся кошмаром: он никак не может настичь того мужчину, вместо этого — он падает. Он видит его, слышит его ласковый зов и бежит к нему. Бежит и бежит, задыхаясь от боли, но каждый раз, когда он думает, что, возможно, оказался достаточно близко, чтобы увидеть его глаза, темнота расступается под ногами и хоронит его в прахе. Он тянет руку к мужчине, умоляет о помощи, но тот никак не реагирует, пока безликий монстр не удушает Криденса.
Колокол матери прозвучал спасительной благодатью, и он проснулся — весь в поту и со слезами на глазах.
Очередной день, в который Криденс не нашёл того мужчину, закончился. По уже устоявшейся привычке он выкинул немного листовок, чтобы убедить мать, то он всё ещё раздаёт их интересующимся людям, а не тратит своё время на поиски незнакомца в синем пальто или вороватого кота. Опуская крышку на мусорный бак, он поднял взгляд и почувствовал, как кровь стынет в жилах.
Мать стояла прямо напротив.
Мать видела.
Никакие кошмары не преследовали его в ту ночь, потому что ему было в слишком больно, чтобы даже думать о сне.
Его окровавленное тело было покрыто синяками: не только спина, но и грудь, и бёдра — и не было положения, которое уберегло бы его от этой муки.
Он не думал о человеке в синем пальто. Мысли о нём были выбиты из него его собственным ремнем, раздавлены материнским ботинком, как слабый маленький светлячок.
Без света, который успокоил бы его, Криденсу не осталось ничего, кроме падения во мрак.
Теряя сознание, он жаждал смерти.
На следующее утро он подслушал, как мать и Частити беседуют о мистическим образом разрушенном доме неподалёку от них. Доказательство существования колдовства.
Криденс свернулся калачиком.
Притворяться, что ему не больно, было особенно тяжело, когда мать повела его и сестёр распространять листовки у Нью-Йоркского национального банка. Он едва мог смотреть на огромный красный плакат с нарисованной на нём сломанной пополам палочкой. При виде него что-то внутри Криденса надламывалось каждый раз, а теперь, когда приходилось бороться за то, чтобы оставаться в сознании, ему действительно стоило избегать даже малейшего раздражения, чтобы не усугублять ситуацию.
Мать выкрикивала о несомой колдунами опасности, об их реальности, о том, что людям стоит понять, что это война, и им нужно бороться. Как правило, обычно её игнорировали, даже смеялись над ней. Однако учитывая, что только сегодня утром загадочным образом было разрушено целое здание, люди и в самом деле останавливались перед ними и слушали. Листовки не просто расхватывали, их требовали, так что Криденсу осталось лишь стоять, позволяя людям брать их самостоятельно. Не вынуждать себя подходить к каждому из них было облегчением, особенно теперь, когда он едва мог двигаться, не испытывая боли такой силы, что от неё начинали дрожать ноги.
Криденс никому не смотрел в глаза, прячась под шляпой и челкой, и было настоящим чудом, что он выбрал именно этот момент, чтобы взглянуть вверх — момент, в который мимо промелькнуло коричнево-синее. Моргнув, он вытянул шею, даже не чувствуя, как жжёт спину, и сердце ёкнуло, стоило ему увидеть проходящего мимо нервно оглядывающегося вокруг мужчину с чемоданом.
С чувством, которое могло бы быть привязанностью, он подумал, что тот, должно быть, снова ищет своего странного кота.
Если он последует за незнакомцем, мать увидит, что он уходит.
Мать может отправляться в ад.
Без дальнейших размышлений он развернулся и обнаружил, что, несмотря на прокатывающуюся по телу пронзительную боль, его не заботит то, что он натыкается на людей, пробиваясь сквозь толпу. На него сыпались проклятия, он потерял шляпу, но затем — затем он вырвался на свободную мостовую, и тот мужчина был всё ещё здесь, и ноги несли Криденса вперед, всё дальше и дальше…
Незнакомец повернулся, выглядя слегка потерянным и сконфуженным. Их глаза встретились, и Криденс изрядно притормозил. Он не знал, чего он ожидал. Точно не этого.
Никогда еще он не видел, чтобы кто-то так улыбался ему. Будто счастлив его видеть. В этих ярко-голубых глазах всё ещё пряталось смущение, но когда Криденс подошел ближе, он разглядел мелкие морщинки и больше веснушек, чем смог бы сосчитать. Но почему-то хотел попытаться.
Его ноги дрожали уже абсолютно по другой причине, чем всего за несколько секунд до того, а мужчина замер где стоял, дожидаясь, пока Криденс нагонит его.
Никто и никогда не ждал его.
Он остановился на расстоянии вытянутой руки, прижимая к себе листовки, будто это могло укрепить подкашивающиеся колени. Улыбка мужчины была ещё красивее, чем он помнил — нежная, заботливая и совсем немного смущённая.
— Криденс? — спросил тот мягко, застенчиво склонив голову, и это прозвучало как ласка.
Сейчас наконец-то был шанс спросить его имя. Столько раз он снова и снова прокручивал в голове этот сценарий, планировал, что и даже как сказать… И забыл все свои планы. Его разум совершенно опустел, а рот, так же как и ноги, вздумал своевольничать.
— Н-не хотели бы вы вс-вступить в «Новое салемское благотворительное общество», с-сэр?
Молчание.
Морщинки стали менее заметны, когда мужчина опустил взгляд на листовки, которые Криденс даже не заметил, как протянул ему. Голубые глаза скользнули по символу, по сломанной палочке, и ласковая улыбка на губах умерла.
Тело Криденса похолодело.
На этот раз незнакомец не взглянул ему в глаза.
— Э-э... — Он закашлялся, глядя в сторону, и нервно облизнул губы. — Я… Я должен идти.
Руки Криденса мелко затряслись, растрачивая ещё оставшиеся в них крохи силы.
— Прошу прощения, — пробормотал мужчина и заспешил прочь, к ведущей в банк лестнице.
На секунду остановился, повернул голову ровно настолько, чтобы Криденс смог увидеть кончик веснушчатого носа. Затем он слегка покачал головой и бросился вверх по лестнице; полы синего пальто развевались у него за спиной.
Листовки разметались по земле, и в этот раз Криденсу пришлось собирать их самостоятельно.
Он не думал, что можно ощущать себя настолько сломленным.
Впрочем, это не сломило его.
Это его сокрушило.
Криденс хочет убить себя. Нюхлер — не кошка. И даже не утка.
И наконец-то пойман. Криденс не верит Ньюту.
Во сне Криденса незнакомец больше не зовёт его. Криденс видит его, но тот, ни слова ни говоря, поворачивается к нему спиной. И оставляет. Оставляет его, просто удаляясь во мрак. Криденс приходит в ужас от мысли, что его бросят в одиночестве блуждать в этом страшном месте, лишив путеводного света.
— Пожалуйста, — просит он, даже умоляет, и жгучие слёзы стекают по пылающим щекам, когда он пытается бежать за мужчиной. — Простите меня… Не уходите, сэр, не оставляйте меня здесь!..
К этому моменту фигура становится лишь едва видимым пятнышком, Криденс слишком медленный, слишком медленный…
А потом что-то светлое бьёт его в плечо. Бумага. Одна из листовок матери.
Всё больше их летит к нему, появляясь из воздуха, замедляя его и оставляя порезы на щеках, стоит лишь взмахнуть руками в отчаянной попытке удержать их подальше от лица, чтобы не упустить мужчину из виду полностью.
— Пожалуйста! — кричит он, а потом тяжёлые волны листовок погребают его под собой, и он задыхается под их весом.
Криденс проснулся до того, как мать позвонила в колокольчик.
Впрочем, это не имело значения, поскольку ему всё равно не было позволено есть со всеми. Накануне мать заперла его на чердаке в качестве наказания за «мятежный акт» у Нью-Йоркского национального банка. Криденс провёл уже около четырнадцати часов в пустой комнате, мучимый голодом, жаждой и болью в исхлёстанных руках и спине. Мать не собиралась выпускать его. Пока нет. В последний раз, когда она запирала его так, он провёл на чердаке почти три дня, и всего один раз за всё время Модести принесла ему полбуханки хлеба и стакан воды. Он надеялся, что снова принесёт, но сомневался в этом. В последнее время Модести всё чаще игнорировала его. Совсем как Частити.
Заставив себя сесть, он вытер опухшее от слёз лицо неповреждённой тыльной стороной руки. Он не может больше это выносить. Просто не может.
Мрачное присутствие внутри его головы ощущалось сильнее, чем когда-либо, и, когда в венах вскипала кровь, Криденс видел, как кончики пальцев обращаются в пепел. Как долго ещё ему терпеть боль? Как долго ещё он должен позволять себя избивать и запирать в пустой комнате? Как долго ещё он должен позволять мучить себя женщине, которая ему даже не мать? Возможно, он может сбежать, но опять же — куда ему идти?
Он подумал о мужчине в синем пальто и с чемоданом. Почему-то, несмотря на то, что Криденс даже не знал его имени, тот стал настолько важен для него, что воспоминание о том, что он даже не взглянул на Криденса после того, как увидел листовку, разбивало тому сердце.
Может быть, он, как и все остальные, подумал, что Криденс ненормальный? Иначе с чего ему так реагировать? По какой ещё причине он мог сбежать, как не в попытке удрать от сумасшедшего, который пытается завербовать его в ряды охотников на ведьм?
Пусть Криденс и не собирался этого делать, но теперь уже слишком поздно. Даже если он снова встретит того мужчину, весьма вероятно, что тот сделает вид, что не заметил его. Отведёт тёплые глаза в сторону и продолжит свой путь, будто не было этой краткой связи, будто он никогда не влетал, споткнувшись, в жизнь Криденса, и, к сожалению, в его мысли.
Может быть, даже в его сердце.
Криденс не хотел думать об этом.
В любом случае, на что он надеялся? На рыцаря в сияющих доспехах, который вызволит его с запертого чердака? На тёплую постель, горячую пищу и руку, за которую можно ухватиться? Неужели он настолько наивен, чтобы полагать, что тому мужчине он небезразличен настолько, что тот возьмёт его к себе?
Да.
Криденс не осознавал этого раньше, но теперь он понял — да, в каком-то смысле считал, что это яркое, тёплое создание послано, чтобы помочь ему, возможно даже — любить его.
Как жаден он был и как глуп. Высокомерно полагал, что совершенно незнакомый человек мог бы вдруг прийти, чтобы заботиться о нём. Но в Криденсе нет ничего, достойного спасения, заботы, равно как и — Господи, прости — любви. Мать была права. Он заслужил всё это: боль, слёзы, кошмары… Такое чудовище, как он, должно страдать.
В его жизни никогда не было места бегу, яркой одежде, возможности улыбаться и получать улыбку в ответ. Никогда не было возможности осуществить мечты.
Тот мужчина воплощал в себе всё, что Криденс когда-либо на самом деле хотел.
Кожа зудела, трескаясь и расползаясь пеплом. Всхлипывая, он обнял себя тонкими руками, пытаясь сдержаться и не развалиться на части. Его боль, ярость и печаль сплетались глубоко внутри и с каждым ударом разбитого сердца всё сильнее угрожали вырваться из груди. Монстр собирался забрать контроль, и Криденс пытался думать о маленькой Модести, спящей внизу, из последних сил цепляясь за остатки собственного разума.
Никогда он не смог бы заставить себя волноваться о матери или Частити, но даже если Модести больше не любит его, он помнит то время, когда она держалась за его руку на промёрзших и скользких улицах, и как она плакала, когда его наказывали.
Она больше не заботится о тебе.
Помотав головой, он снова всхлипнул, вцепившись пальцами в волосы с такой силой, что едва не вырвал чернильные пряди.
Никому нет до тебя дела.
Стоило этой мысли проскользнуть в голове, как его рыдания стихли, а плечи перестали дрожать.
Заставив себя встать, Криденс очень медленно надел жилет и куртку, однако, не застёгивая пуговиц, и прошёл к единственному здесь окну. Холодный ветер ворвался внутрь, когда он распахнул окно и наклонился вперед, глядя во тьму переулка… Если он прыгнет, то, вероятно, умрёт.
Криденс не знал, заботит ли его это по-прежнему.
Всё, что он знал — если он останется, Модести будет убита. Он мог чувствовать пульсирующий в жилах мрак, как почувствовал боль в ладонях, когда, глубоко вдохнув, стиснул верхнюю часть оконной рамы. Глядя на камни мостовой внизу, он перебросил дрожащую ногу через подоконник и с усилием заставил вторую последовать за первой.
Усевшись, он отпустил оконную раму, оставив кровавые разводы там, где касался пыльного дерева. Кожу покалывало, но глубоко внутри себя он полностью онемел, как только его ноги потеряли опору. Мрак бился изнутри о грудную клетку, и он закрыл глаза, думая о Модести и обо всех тех моментах своей жизни, когда жаждал избавляющей смерти.
Коснувшись стены каблуками ботинок, которые он днём ранее даже не потрудился снять, он позволил себе наклониться вперёд и оттолкнулся ногами, окончательно выпадая в окно. Казалось, время замедлилось, секунды растянулись годами, когда он почувствовал, как его внутренности яростно сжимаются, и к горлу подступает желчь…
Мрак вырвался из его груди, и тело Криденса исчезло в облаке пепла. Он так и не коснулся земли.
По улицам всё ещё тёк утренний туман, позволяя Криденсу прятаться под его молочным покрывалом. Укрывшись в заброшенном переулке, он сидел, прислонившись спиной к влажной стене, и раскачивался взад-вперёд в попытке успокоиться, но вскоре понял, что это бесполезно. Сердце колотилось, руки и ноги тряслись, а кожа на лице горела от слёз.
Криденс был в ужасе.
Он полагал, что из всего, что он хоть как-то ещё мог контролировать в своей жизни, смерть была тем, в чём он был абсолютно уверен. Мысль о том, что он может в любой момент положить конец своим страданиям, служила ему отрадой. Достойный конец, завершение этой убогой жизни по собственному, не принадлежащему больше никому, выбору. И теперь — это.
Видимо, в его жизни не осталось ни одной стороны, где у него было бы хотя бы подобие контроля. Он всё ещё был жив, всё ещё был угрозой, всё ещё страдал… Благодаря скрывающемуся под кожей монстру, тому, от кого он пытался сбежать. Неважно, куда он пойдёт, он навсегда останется в ловушке. Никогда не будет свободен.
Его внимание привлёк звук, и он поднял голову и смотрел, как из густого тумана выходит высокая худая тень. На мгновение он позволил себе надеяться…
Долгополое пальто развевалось вокруг длинных ног, затянутых в… чёрное.
— Здравствуй, Криденс.
Сердце упало.
Было нетрудно узнать бледное, угловатое лицо и тёмные глаза, и он ощутил укол вины из-за чувства разочарования.
Да, он хотел бы, чтобы тень оказалась ярким незнакомцем из того переулка, но это же мистер Грейвс, который несколько недель назад предложил ему помощь. Криденс должен быть благодарен и даже счастлив, что тот помнил о нём, что обращался к нему. Особенно сейчас, когда он сбежал из адской бездны своего дома и отчаянно нуждался в помощи.
— Зд-здравствуйте, мистер Грейвз, — промямлил он, поднимаясь на дрожащие ноги и склоняя голову. Мужчина шагнул ближе, нарушая личное пространство, и осторожно взял окровавленную ладонь в свою. Неважно, насколько сильно Криденс пытался сдержаться, он всё равно чувствовал, как льнёт к нему, вжимаясь рукой в тёплые сильные пальцы.
— Я слышал, ваша мать теперь вербует сирот для распространения своих листовок, м-м-м? — тихо сказал мистер Грейвз, поглаживая израненную кожу большим пальцем.
— Я… я не знаю, — выдавил Криденс, смущённый выбором темы разговора.
Шершавый палец замер.
— Ты не знаешь? — мистер Грейвз подцепил его подбородок пальцами, потянул вверх и пристально взглянул Криденсу в глаза, нависая над ним. — В любом случае, почему ты здесь?
Он несколько мгновений колебался, но потом выпалил, даже не пытаясь подавить ни страх, ни гордость от собственных слов:
— Я сбежал.
Схватив мистера Грейвза за запястья, он нашел в себе мужество самому придвинуться ближе, умоляюще глядя в тёмные глаза.
— П-пожалуйста, помогите м…
Слова застряли в горле.
Мгновение казалось, что мистер Грейвз сейчас ответит, но внимание Криденса полностью переключилось на другое, едва он увидел приближающуюся маленькую чёрную тень. Даже несмотря на то, что он едва видел её, он уже знал, что это.
— Тот самый кот, — неожиданно прошептал он, перебивая что-то говорящего мистера Грейвза.
Тень на мгновение замерла… и удрала.
Спустя удар сердца Криденс вырвался из хватки мистера Грейвза и побежал.
Отбросить шанс получить помощь мистера Грейвза было глупо, чрезвычайно глупо, но он просто не мог иначе, ему было нужно… На самом деле он не знал, что ему нужно делать, но пытаясь не упустить из виду удирающего от него странного кота, он понял, что ему плевать на это, как и на струящуюся по венам боль.
Это существо, чем бы оно ни было, было ключом к тому незнакомцу. Последним шансом исправить нечто, что Криденс разрушил, показав листовки.
Со скоростью молнии странный кот исчез в переулке, и Криденсу, так же стремительно бегущему следом, пришлось перепрыгнуть через спящего нищего, чтобы успеть завернуть туда же.
Когда он увидел, что фигурка на мгновение замерла, давая ему возможность прыгнуть и поймать себя, из его губ вырвался крик.
Кот издал булькающий звук, когда он впился пальцами в шерсть. Лицо Криденса раскраснелось и покрылось испариной, но он ощущал холод во всём теле, деревенеющем от перенапряжения и без того ноющих мышц. Он наконец присмотрелся к сопротивляющемуся пушистому шару в своих руках и замер.
Это, определённо, был не кот.
— Нюхлер! — воскликнул до боли знакомый голос, но взгляд Криденса будто приклеился к кротоподобному существу с… клювом?
Шаги замерли, и край пальто, в этот раз вторгшийся в его поле зрения, был синим. Теперь, получив последнее подтверждение тому, что нашёл его, Криденс заставил себя медленно повернуться и взглянуть, чувствуя заливающее тело облегчение. Судя по состоянию незнакомца — взъерошенные волосы, раскрасневшаяся и покрытая испариной кожа — он довольно много времени потратил на преследование. Лицо мужчины выражало потрясение с оттенком паники, причины которой Криденс не мог в полной мере понять.
— Э-э… — прохрипел незнакомец, и нервно закашлялся, пока его взгляд метался между Криденсом и существом в его руках. — Вы, э-э… вы поймали моего… моего питомца.
Питомца. Почему-то, Криденс ему не поверил. Это… эта штука не была домашним животным. Кошки и собаки могут быть домашними животными, но это было чем-то другим.
Несмотря на всю выказанную ранее застенчивость, он довольно грубо спросил:
— Что это такое?
Мужчина изрядно побледнел, и казалось, старательно подбирал слова, всеми силами избегая встречаться с Криденсом взглядом.
— Это… — он прочистил горло и поставил чемодан. — Это утка.
Криденсу потребовалось мгновение, чтобы понять, что булькающий смешок, который эхом прокатился по переулку, принадлежал ему. Он даже не мог вспомнить, когда в последний раз находил что-либо забавным, но это… Это было нелепо. Сказать по правде, он немного знал о животных, почти ни одно не видел вживую, в частности — уток, но некоторые основные знания у него были.
— «Утка», — повторил он, ни в малейшей степени не веря в это. — С мехом.
Вздрогнув, незнакомец облизнул губы и растянул рот в фальшивой улыбке. Криденс видел, как нарастает паника в его глазах.
— Редкая норвежская порода с, э-э-э... — небольшая пауза, — зимним мехом!
Моргнув, Криденс сухо напомнил:
— Сейчас сентябрь.
— Э-э-э... — поморщился незнакомец. — Вообще-то, в Норвегии... декабрь?
Он не стал с этим спорить.
Между ними повисла тишина, пока Криденс глубокомысленно разглядывал «утку», дивясь тому, насколько Норвегия отличается от Америки, если там настолько странные животные и декабрь начинается аж на три месяца раньше. Ещё его удивило то, что незнакомец из Норвегии, хотя он был уверен, что его акцент близок к британскому… Но опять же, он не знает, как должен звучать норвежский акцент.
Мужчина медленно приблизился к ним, и Криденс вздрогнул, удерживая существо, пытающееся вывернуться у него из рук.
— Спасибо, что поймали его, — мягко сказал незнакомец глубоким спокойным голосом, хотя в его глазах всё ещё была толика опасения. — Вы не могли бы вернуть его мне?
Подозрительно глядя то на странную утку, то на незнакомца, Криденс напомнил себе о причинах того, почему он вообще оказался здесь. В конце концов, он собирался извиниться за инцидент с листовками и до сих пор не знал имени этого мужчины.
Он ничуть не сдвинулся, но позволил ему приблизиться и на мгновение ослабил хватку, когда тот потянулся к животному.
Затем всё произошло довольно быстро.
Существо было выхвачено у него из рук, мужчина фактически отпрыгнул к чемодану, со щелчком открыл его, закинул «утку» внутрь с большей силой, чем Криденс мог бы ожидать от такого мягкого человека, каким тот казался. И затем с двойным «клик» чемодан был снова закрыт.
Глядя на него с раскрытым ртом, Криденс пытался осознать, что только что произошло. Этот мужчина — нежный, ласковый, красивый мужчина, которому он собирался принести извинения, просто запер животное в своём чемодане, где не было никаких отверстий, указывающих на то, что оно может через них дышать, и теперь Криденс задался вопросом, а почему оно, для начала, от него сбежало?
Что-то щёлкнуло у него в голове, когда он увязал все пункты.
Этот мужчина занимался торговлей экзотическими животными. Он издевался над ними, может, даже убивал; иначе с чего ему рисковать тем, что это животное задохнётся у него в чемодане? Оно так отчаянно пыталось сбежать, и Криденс, вечный придурок, приблизил его убийство.
Он торгует мехом? Набивает из них чучела, превращая в некие извращённые предметы интерьера? Так и есть! Конечно, эта ангельская внешность скрывает под собой не что иное как демоническую сущность, а яркая одежда заставляет людей думать, что он хороший человек.
Когда Криденс увидел его улыбку и подумал, что это всё равно выглядит прекрасно, то почувствовал, будто его разрывает на части.
— Огромное вам спасибо. — Голос мужчины звучал искренне, будто он действительно имел это в виду. Он даже чуть склонил голову, подтверждая свою благодарность. — Я думал, что никогда его не поймаю!
Незнакомец и моргнуть не успел, как Криденс вскочил на ноги, подбежал к нему и схватил чемодан. Испуганный возглас раздался ему вслед, когда он рванул со всей возможной скоростью, сжимая чемодан так, будто от этого зависела его жизнь, а слёзы жгли ему глаза. Он держал его, прижав к вздымающейся груди, пока разум и сердце пытались обогнать друг друга. Честно говоря, он понятия не имел, что делает. Он знал только, что не может позволить тому мужчине убить утку… да чем бы это существо ни было! И никогда больше не позволит кому или чему угодно быть запертым, тем более столь необыкновенному и беспомощному существу, как то, что держал сейчас в руках.
Не смея оглянуться назад, он пытался найти способ сбежать и отделаться от человека, чтобы успеть выпустить несчастное существо до того, как оно задохнётся в этом на удивление лёгком чемодане. Поняв, где он находится, Криденс чуть не запутался в ногах, заворачивая в проулок, ведущий к заброшенному дому, в котором он мог бы попробовать скрыться… Однако до того, как он достиг двери, его схватили сзади, и он закричал, когда этот ужасный человек попытался вырвать чемодан из его рук.
— Пусти! — закричали они в унисон и повалились на землю, причём незнакомец упал сверху. Израненные руки Криденса оказались расплющены их общим весом о бордюрный камень, но он охотно терпел боль, раз это означало, что он сможет защитить то существо.
Когда незнакомец ухватил чемодан за ручку и принялся яростно тянуть его на себя, стирая и без того кровоточащие руки Криденса о камни, с губ того сорвался безмолвный крик. Внезапно развернувшись, он воспользовался шансом, чтобы ударить мужчину в живот, отбрасывая от себя. Когда тот со стоном отшатнулся, Криденс вскочил на ноги и снова попытался бежать, но мужчина бросился на него, прижимая всем телом к стене.
Четыре руки сплелись вокруг чемодана, беспрестанно дёргая, два лица покрывали грязь и слёзы отчаяния.
— Пожалуйста! — умолял незнакомец напряженным хриплым голосом. — Ничто внутри не представляет для вас интереса!
Зажмурившийся Криденс яростно замотал головой. Чудом было то, что ему всё ещё хватало сил крепко держать чемодан, но он уже чувствовал — энергия покидает его.
Запаниковав, он быстро задышал, из его горла вырвалось рыдание, а зрение на мгновение размылось.
— Нет! — Он икнул и упал на подломившиеся колени, утягивая мужчину за собой. — Я н-не позволю вам навредить ему!
Внезапно мужчина застыл и повисла пауза.
— Навредить ему? — выдохнул он с таким удивлением, что Криденс тоже почти замер. — Ты думаешь, я?..
Он ударил в веснушчатое лицо со всей силы, которую смог собрать, заставив мужчину вскрикнуть боли и отпрянуть, инстинктивно потянувшись к носу. Тело победно содрогнулось, когда он попытался встать, но он был настолько вымотан, что упал обратно, прежде чем успел сделать хотя бы шаг.
К его ужасу, незнакомец уже очухался, и Криденс подполз к стене, обхватил чемодан руками и ногами, защищая его всем телом.
Он плакал, свернувшись вокруг чемодана и раскачиваясь туда-сюда в ожидании нападения, которое, несомненно, должно было последовать. Но… ничего не произошло.
Его глаза дрогнули, когда он открыл их и увидел, что мужчина стоит на коленях, взирая на него с чем-то сродни… благоговению? Теперь настала очередь Криденса чувствовать себя вконец сбитым с толку, но он по-прежнему дрожал, и лишь крепче сжал чемодан, когда мужчина пододвинулся к нему. Незнакомец медленно и осторожно подбирался ближе, глядя на него широко раскрытыми голубыми глазами, но его лицо было спокойным, несмотря на текущую из носа кровь.
— Криденс, — прошептал мужчина. — Послушай, Криденс, я не мучаю его.
Сглотнув, он снова покачал головой.
— В-вы зап-перли его т-там. Он не может д-дышат-ть и…
— Он не задохнётся, — ответил мужчина очень нежно, отчего Криденс напрягся и задрожал сильнее. — Позволь мне показать тебе…
Криденс ещё больше сжался, отворачиваясь от незнакомца, чтобы не позволить манипулировать собой. Последовал мягкий вздох, и он совсем чуть-чуть поднял голову, чтобы снова взглянуть на него, ненавидя себя за это.
— Ты… Ты истекаешь кровью, — сказал мужчина, скользнув взглядом по его боку. Конечно же Криденс чувствовал мокрое пятно на рубашке, там, где во время драки разошлась глубокая рана, оставшаяся после материнской порки. Затем он увидел, как глаза мужчины метнулись к красным разводам, испятнавшим коричневую кожу чемодана, и к сжимающим его израненным рукам. — Ты тяжело ранен, — прошептал мужчина, медленно подбираясь, будто опасаясь, что Криденс его покусает, если тот приблизится слишком резко. — И всё же ты…
Он умолк, казалось бы, не зная, что сказать или сделать.
— Прости, — сказал он вдруг, отодвигая полу пальто. Криденс встревоженно застыл и подавился вдохом, когда незнакомец взмахнул волшебной палочкой…
— Somnus*!
Мир почернел.
Криденс в безопасности и очень растерян. Ньют не очень хорошо ладит с людьми.
Нюхлер в кои-то веки спит. Ньют наконец-то представляется.
В этот раз Криденса не поднял колокольчик, не перепугал до пробуждения кошмарный сон. В этот раз, когда Криденс раскрыл тяжёлые веки со слипшимися ресницами, он сделал это по собственному желанию. Тело его, покоящееся в приятном тепле, было восхитительно расслаблено, а ум все еще оставался слегка затуманен. Затёкшая спина пару раз хрустнула, когда он вяло потянулся, задевая полусогнутыми пальцами изголовье деревянной кровати. Он настолько хорошо себя чувствовал, что раздумывал, не закрыть ли глаза и не поспать ли ещё немного…
И в этот момент он понял, что что-то было ужасно, ужасно неправильно.
Проснувшись от этого окончательно, он подскочил, почти свалившись с невероятно удобной, но слишком незнакомой кровати, но вовремя ухватился за изголовье. От охватившей паники дыхание стало отрывистым, начало знобить, а помутневшее зрение мешало что-либо разглядеть, как бы он ни оглядывался в попытке узнать, где находится. Он хотел закричать, хотел заплакать, но горло так сжалось, что он почти задыхался.
И вдруг появились ладони.
— Ш-ш-ш, всё хорошо, — шептал мягкий голос, пока тёплые пальцы успокаивающе массировали сведённые судорогой руки Криденса. Ох. Он знал этот голос. — Через мгновение это пройдёт, просто дыши…
Нежные пальцы коснулись его горла прямо над адамовым яблоком, и в тот же миг Криденс втянул как можно больше воздуха. Он дышал тяжело, как умирающий, но всё же дышал и постепенно, пусть и медленно, снова начал чувствовать своё тело. Незнакомец промакивал чем-то мягким струящиеся вниз по лицу горячие солёные слёзы, и Криденс отчаянно заморгал, пытаясь восстановить зрение.
— Ты молодец, Криденс, — похвалил его мужчина, и он жалко икнул и потряс головой. — Вдох, выдох… Осторожнее, хорошо? Вдох и выдох. У тебя получается…
Как только дышать стало легче, Криденс начал всхлипывать, чувствуя себя по-идиотски из-за этого, но не в силах ничего с этим поделать. Ситуация в целом была настолько странной, пугающей и смущающей тем, что он не знал, где он и как попал сюда… И вдруг он вспомнил.
Этот мужчина сказал «Somnus!», целя в него палочкой…
— В-вы… — прохрипел он. В горле было сухо и будто прошлись ёршиком. — Вы к-к-колдун…
Успокаивающие ладони на его руках на мгновение замерли.
— В-вы з-закляли меня… — прорыдал Криденс, отпихивая ногами одеяло, пытаясь вырваться из хватки мужчины. Стоило ему освободиться, как он скатился с кровати, прочь от колдуна. Неожиданно вернулось зрение, и он наконец-то увидел незнакомца с застывшими в воздухе, будто всё ещё удерживающими Криденса, руками, неловко сидящего на матрасе. Бледные глаза глядели на него с настолько горестным выражением, что Криденс стал более растерян, чем испуган.
Незнакомец медленно опустил руки на колени.
— Мне… Мне ужасно жаль, что я напугал тебя, — сказал он мягко и выглядел при это настолько искренним, будто одна мысль об этом причиняла ему боль. — Я просто… Не знал, что ещё сделать. — Что-то в этой фразе — беспомощность или нежность тона — окончательно развеяло страх. — Я… Ну, я не очень хорошо лажу с людьми.
Как и я, подумал Криденс, но промолчал. Колдун выглядел настолько же потерянным и запутавшимся, насколько Криденс себя ощущал, и это странным образом успокаивало. Всхлипнув, он сел чуть прямее, чувствуя едва заметную дрожь в ногах, и только теперь заметил, что на нём не его собственная одежда, а мягкие свободные штаны и голубая рубашка.
Незнакомец заметил его взгляд и поднялся.
— Твоя одежда здесь, — сказал он, указывая на старый деревянный бельевой короб, стоящий в изножье кровати. — Мне очень жаль, но я пока что не нашёл времени её почистить… Так что я… хмм. Надеюсь, ты не против, если я использую очищающие чары? Боюсь, вручную я стираю просто ужасно.
Глядя на неаккуратную кучу своей одежды, особенно — на запёкшуюся кровь на рубашке, Криденс помотал головой.
— Я не против, — прошептал он, всё еще сидя на полу и оглянувшись назад на колдуна. От облегчения на губах у того появилась улыбка, но исчезла через секунду после того, как взгляд голубых глаз метнулся к груде одежды. Почему-то от этого всё внутри перевернулось. Перед случаем-с-листовками улыбка незнакомца была мягкой, тёплой и…
Случай-с-листовками. Листовки.
Его окатило пониманием как ведром ледяной воды, а мозг раз за разом проигрывал ту сцену, тот самый момент, когда лицо незнакомца стало непроницаемым. Криденс предложил колдуну вступить в организацию, призывающую уничтожать волшебство и, следовательно, убивать каждого, им занимающегося, в том числе — этого мужчину. Потому что он, конечно же, колдовал.
Как только кусочки головоломки сложились вместе, Криденс ощутил, как щёки вспыхивают стыдом, а внутри всё яростно сжалось. Теперь незнакомец не думал, что Криденс — псих. Не-ет, он думал, что Криденс — религиозный одержимый охотник на ведьм.
Стремление извиниться и объясниться клокотало внутри, но горло так сжалось, что единственное, что ему удалось выжать, это писклявый пронзительный звук, от которого щёки покраснели ещё сильнее.
К счастью, мужчина, казалось, не заметил этого, потому что, закатав рукава белой рубашки, нижний край которой свободно спадал на его стройные бедра, он вытащил из-за пояса палочку. Откашлявшись, он направил её на кучу одежды и пробормотал что-то вроде «Скоржифай». Криденс почувствовал, как отвисает челюсть при виде того, как его одежда взлетает в воздух, кружится внутри невидимого шара, а затем снова опускается обратно на ящик для белья, уже аккуратно сложенная и, по всей видимости, безупречно чистая. Глядя на неё, Криденс медленно подполз ближе и очень осторожно потянулся за вещами, будто боясь, что будет проклят в тот момент, когда коснётся ткани.
Особенно его очаровала белая рубашка: он подумал, что если бы знал, как делается это заклинание, кровь больше не было бы так сложно отстирывать.
— Криденс, — мягко произнёс мужчина, и он резко вздрогнул, отдёргивая руку, будто обжёгся. Не смея взглянуть на колдуна, которого, даже не осознавая этого, не единожды обидел, он принялся вместо этого разглядывать собственные руки… Руки, которые больше не кровоточили. Моргая, он трогал свои ладони, которые полностью зажили, хотя по-прежнему были чрезвычайно исшрамлены.
— Криденс, — снова начал незнакомец, в этот раз ещё мягче, и, видимо, ожидая разрешения продолжить. Криденс кивнул. — Я понимаю, что ты не особо любишь магию… — Нет, нет, нет, это совсем не так! — И мне очень жаль, что я напугал тебя. У меня не было подобного намерения.
Криденс снова кивнул.
— Я… Ну, я хотел спросить у тебя кое о чём, но ты можешь не отвечать, если не хочешь, полагаю, это не моё дело, даже если мне кажется иначе, но, пожалуйста, не не думай, что обязан отвечать, я не причиню тебе вреда, обещаю, я… — Криденс медленно поднял взгляд и бормотание мужчины внезапно прекратилось, когда их глаза встретились снова, на этот раз — по-настоящему. Тот закрыл рот и через мгновение, казалось бы, бесконечной тишины, тихо прошептал: — Кто это сделал?
Уточнять, что именно «это», не было необходимости. Дыхание перехватило, тело напряглось, когда по венам хлынула леденящая волна страха… и сразу после этого кровь будто вскипела от гнева и ненависти. В этот момент он будто почувствовал, как мать хлещет его, будто увидел обращённый на него взгляд её каменно-холодных глаз, услышал, как резкий голос говорит о его бесполезности, о том, что от него нет ничего, кроме неприятностей, о том, как он должен быть благодарен, что она была настолько добра, что взяла его, что обеспечивала едой, одеждой и образованием, хотя очевидно, что он ничего этого не заслуживает.
Даже не замечая, что его пальцы сжались так сильно, что побелели костяшки, он снова взглянул в эти тёплые глаза в попытке оттолкнуть память о ней. Он так стиснул челюсти, что даже не мог открыть рот, но заставил себя расслабиться и самую малость разомкнуть сухие губы.
— Ма сделала это.
Его голос был таким тихим, чуть громче дыхания, что он усомнился в том, что был услышан, но затем губы мужчины сжались, а в глазах появилось странное, неописуемое выражение. Криденс не понимал. Он не понимал, что означает это выражение, и всё же что-то дрогнуло у него в груди, потому что его слушали.
— Ма сделала это, — повторил он громче дрожащим голосом, сильнее сжав кулаки, — а затем заперла меня на чердаке, п-потому что я подходил говорить с вами, сэр.
Голубые глаза расширились от удивления, и Криденс окончательно потерял контроль над своим языком.
— Она всегда наказывает меня, когда я непослушен, она не любит, когда я долго говорю с незнакомыми людьми, если только это не ради раздачи дурацких листовок, и она не любит, когда я прихожу домой с окровавленным носом после того, как другие ребята меня бьют, потому что кровь трудно отмывать, и ещё она всё равно злилась, потому что поймала меня за выбрасыванием листовок, когда я искал вас, сэр, поэтому она заперла меня на чердаке, а потом я убежал, и когда я увидел вашу кошку… — он запнулся. — Кошку… — вздохнул. Память возвращалась медленно. — Утку…
По-видимому, внезапная смена темы застала незнакомца врасплох, но потом он, кажется, поймал нить монолога и чуть ли не прыжком переместился к деревянной двери. В этот момент Криденс наконец поднял голову, чтобы осмотреться вокруг. Место, где он очутился, выглядело как небольшая деревянная хижина, где из мебели были лишь кровать, два стула (у одного из которых не хватало ножки), шкаф (у того не хватало дверцы, что позволило Криденсу бросить взгляд на висящую внутри разноцветную одежду) и запылённое зеркало.
Криденс медленно встал и осторожно подошёл к деревянной двери, следуя за незнакомцем, осторожно толкнул, открывая. В нос ударил совершенно незнакомый запах, и Криденс моргнул, не веря своим глазам.
За дверью был целый лес. Лес. В Нью-Йорке.
Кажется, его мозг отключился, когда он благоговейно пялился на раскинувшуюся прямо перед ним зелёную идиллическую картину… Пока что-то не коснулось его ноги.
— О, я вижу, ты уже познакомился с Гумбертом, — сказал незнакомец, но Криденс даже не обернулся к нему, потому что смотрел на свою ногу, вокруг которой обвивалась сиреневая мохнатая змея. — Не волнуйся, он неопасен, если его не раздражать.
Гумберт, подумал он с ноткой паники, и снова этот булькающий весёлый звук вырвался из его рта. Он назвал это Гумбертом.
— Неопасен, — повторил Криденс слегка истерично, чувствуя, что вот-вот упадёт в обморок от того, как это ползёт по его ноге, уставившись на него чёрными глазами, которые напомнили Криденсу пуговицы материнского жакета.
— Гумберт, нет, веди себя хорошо! — строго сказал мужчина, подойдя ближе, и змея в самом деле оставила ногу Криденса в покое и заскользила от него обратно к лесу. Он повернулся к незнакомцу, собираясь спросить, где они и как сюда попали, и увидел знакомую личность, лежащую у того на руках как младенец. Рот Криденса приоткрылся, но дар речи вдруг пропал, и он просто смотрел на посапывающий комок чёрного меха, который в первую очередь был повинен в том, что он вообще сюда попал.
— Это, — провозгласил незнакомец исполненным гордости голосом, подойдя ещё ближе к Криденсу, — нюхлер.
— Утка редкой норвежской породы, — дополнил Криденс, вспомнив некий неловкий разговор в переулке, хотя теперь, когда он смог наконец разглядеть существо должным образом, то выглядело ещё менее похожим на утку, чем в прошлый раз. Раздался явно смущённый кашель, и Криденс поднял взгляд на незнакомца, который смотрел ему в район воротничка с виноватой улыбкой.
— Это я выдумал, — подтвердил он подозрения Криденса и нервно облизнул губы. — Прости.
Снова опустив взгляд к… нюхлеру тот просто кивнул. Мысли обгоняли одна другую.
Итак, можно было заключить, что это какое-то волшебное существо, так же, как и змея. И незнакомец — колдун. И они живут в лесу, о котором он никогда не слышал. А Криденс одет в пижаму и, видимо, такова теперь его жизнь.
Едва ли он мог на это жаловаться.
— Я хотел бы поблагодарить тебя.
Его взгляд, переполненный растерянностью, метнулся вверх, к синим тёплым глазам и доброй улыбке и миллионам веснушек.
— Поблагодарить меня? — переспросил окончательно запутавшийся Криденс, щурясь и сдерживая желание отшатнуться. — За ч-то?
— За попытку защитить его, — уточнил незнакомец, будто это было очевидно, и в его глазах вспыхнул огонёк, а улыбка стала чуть ярче из-за обнажившихся зубов, отчего у Криденса затряслись колени. — Даже испытывая ужасную боль, ты не прекращал пытаться. — От этих слов щёки полыхнули жаром, и он опустил глаза. — Ты очень храбрый, Криденс.
Никто никогда раньше не называл его храбрым.
Незнакомец подождал, но когда ответа так и не последовало, продолжил:
— И мне хотелось бы извиниться за то, что я был так груб с тобой. Я думал, ты собираешься передать его Новым Салемцам в качестве доказательства колдовства.
Это был последний необходимый ему кусок головоломки, и, снова подняв глаза, он почувствовал, как заходится сердце. Почувствовал надежду, освещающую даже самые тёмные уголки разума.
— О! — вдруг выпалил незнакомец, переложил нюхлера так, чтобы держать его одной рукой, и протянул вторую Криденсу. — Чуть не забыл. Меня зовут Ньют Скамандер.
1. прочитал | 4 | (100%) | |
Всего: | 4 |
@темы: ГП, спорт, я знаю больше, чем полтора языка, мехоутка
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (2)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Описание: Укрыться от дождя в Хогвартсе.
Условия: Смешанный, даркфик, PG-13.
Название: Август-42
Автор: greenmusik
Бета: [Chimera], kasmunaut
Размер: мини (1074 слова)
Пейринг/Персонажи: Персиваль/Тина/Ньют
Категория: гет, слэш
Жанр: драма, ангст, флафф
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: полиамория
Краткое содержание: Хогвартс - это не только школа и штаб, но и отличное укрытие на время непогоды.
Размещение: ссылкой сюда или на ао3 или фикбук
Ещё истории этого цикла: Неправильный опохмел приводит к длительному запою
читать
Тридцать первое июля сорок второго застаёт Персиваля в Шотландии. Гоняясь по всей Европе то за Тесеем, то за Ньютом, то за Дамблдором, он в итоге получает записку, что утром субботы все трое будут рады видеть его в Хогвартсе (центральная башня, кабинет декана Гриффиндора). Портал до Хогсмида от министерства магии есть только на сегодня и следующую пятницу, поезд — только в воскресенье, аппарация запрещена почти по всей Британии, каминная сеть перегружена. Персиваль матерится сквозь зубы, подсчитывая, во сколько ему обойдётся ночёвка с пятницы на субботу в не самом дешёвом кабаке, и надеется, что его пустят в замок на полдня раньше.
Когда портал выплёвывает его и ещё четверых магов на главной — и единственной — площади деревни, надежда становится необходимостью: ставить свою палатку в такой ливень Персиваль не намерен, а на здании, где он намеревался снять комнату на ночь, вывешен флаг госпиталя. На всякий случай он доходит до второго кабака, гораздо менее презентабельного, но там тоже нет пристанища для путника — рядом с «Боровом» стоят несколько магических палаток, к которым медленно подбирается край огромной лужи. Сплюнув сквозь зубы, Персиваль поправляет на плече мешок, расширяет зонтик и сворачивает на ведущую к замку тропу.
Он медленно бредёт по мокрой примятой траве, перепрыгивая лужи и грязь, где это возможно, и думает, что проще было пройти напрямик по воде. Небо, и без того затянутое тучами, быстро темнеет, ветер усиливается, дождь, кажется, идёт уже не косой, а горизонтальный: зонтик не спасает, выставленный щит — тоже. Если в замке его не примут, он поставит палатку во дворе или у ворот, укутается во все известные согревающие заклятья и сдохнет от удушья.
Промокший и промёрзший, несмотря на несколько слоёв защиты, похоже, до самых костей, Персиваль вваливается в сторожку у ворот и позволяет себя обыскать и проверить всеми известными способами. Час, который он проводит у камина, заканчивается слишком быстро, и снова приходится выходить наружу, в промозглую стылую ночь.
Он не был в Хогвартсе с начала тридцатых, когда Ньют заманил их с Тиной знакомиться с Дамблдором, но здесь ничего не изменилось. Та весна буквально встаёт перед глазами, подменяя даже запах дождя ароматом цветов, и Персиваль не сразу понимает, что Тина в дверном проёме ему не мерещится.
— Заходи скорее! — кричит она, даже без соноруса перекрывая голосом очередной громовой раскат. Персиваль ускоряет шаг.
— Тина! Рад тебя видеть.
Тяжёлая створка за спиной захлопывается с оглушительным грохотом, и внезапно рухнувшая тишина ощутимо давит на уши. Пару мгновений Персивалю смертельно не хватает звука дождя, но это проходит.
Тина ловко уклоняется от объятий:
— Погоди, я тебя подсушу.
Без лишней воды сразу становится легче — и одежда, и вещмешок, и на душе. Он наконец-то обнимает Тину и почти на целую минуту позволяет себе помечтать, что он снова в мае тридцать первого, что сейчас их обоих обнимет Ньют, а с другой стороны — Тесей, двумя целыми руками. Тина отстраняется, тянет за собой вверх по лестницам в август сорок второго, всё выше и выше. Они проходят длинный коридор, галерею, ещё несколько лестниц, и наконец Тина толкает дверь, которая, Персиваль готов поклясться, только что появилась в стене.
— Здесь можно отоспаться, — говорит Тина. Он входит внутрь и попадает в самую уютную на свете комнату, буквально созданную для того, чтобы отогреваться и отлёживаться в ней после марш-броска сквозь ливень.
Пока он переодевается, Тина успевает раздобыть какао, что вообще-то довольно сложно сейчас сделать в Европе вообще и в Шотландии в частности, и половину рыбного пирога. Персиваль достаёт из своего мешка кусок вяленой говядины и бутылку ямайского рома и водружает их рядом с пирогом. Выбирает из горы пледов самый симпатичный, заворачивается в него, проваливается в огромное кресло.
Спустя полчаса сытный пирог и какао с ромом делают своё подлое дело, и они с Тиной с трудом выбираются из кресел и разбредаются по углам, не сговариваясь, выбрав себе каждый кровать по вкусу. Спустя ещё полчаса Тина тихо пересекает комнату и ложится рядом, пристраивает голову ему на грудь.
— Он не берёт меня с собой, — в её голосе ни намёка на эмоции, он такой же ледяной, как ветер за окном. — Больше всего ненавижу не знать, что с ним.
Персиваль понимающе вздыхает. Но он понимает не только Тину, но и Ньюта — сам бы рехнулся, зная, что она где-то там, на фронте. Даже если бы она была постоянно рядом; тем более, если бы она была постоянно рядом. Её волосы жёсткие и спутанные, хотя достаточно взмаха палочкой, чтобы исправить последнее. В темноте так просто поверить, что там, за ней, сейчас лежит неугомонный рыжик. В постели с ними, в безопасности. Персиваль сдвигается ближе к своему краю, чтобы усилить эту иллюзию, и Тина, окончательно обнаглев, забирается к нему под одеяло и тычется холодными ступнями ему между бёдер.
— Они будут утром. Рассвет через три часа. Рассвет — это же утро? И он не сказал, по какому времени.
Обычно Тина не имеет привычки впадать в истерику, но сейчас она будто задалась целью заразить его своей взвинченностью. Повернувшись, он целует её в лоб и прижимает к себе, гладит напряжённые плечи. Тина утыкается лицом ему в шею, всхлипывает. Ему хочется успокоить её, сказать, что всё будет хорошо, но он сам не верит в это, уже нет. Он может только обнимать её и ждать вместе с ней. Она первая целует его в губы.
— Я беременна, — шепчет она, когда он отстраняется, чтобы глотнуть воздуха.
— Поздравляю. Ньют уже знает?
Тина неопределённо хмыкает и снова целует его, в этот раз не так отчаянно, почти нежно. Персиваль отвечает, и на некоторое время тревоги отступают, будто поцелуй — это специальный патронус от тревог.
Она заканчивает поцелуй, отворачивается, мазнув напоследок губами по колючему подбородку. Скомочивается спиной к нему, подгребя под себя подушку. Накрыв её плотнее одеялом, Персиваль ещё долгое время перебирает жёсткие пряди и засыпает только после того, как она расслабляется и её дыхание становится размеренным.
Будит их до жути бодрый голос Ньюта, желающий всем доброго утра. С ним вместе в комнату врывается запах озона и мокрой травы, ни с чем не сравнимый аромат драконьего навоза и обещание, что Тесей и Альбус будут сразу же, как только министр выжмет из них все новости. Персиваль думает, что кое-какие новости могут сделать утро Ньюта ещё добрее, а затем тот валится сверху, вклиниваясь между ним и Тиной, и на какое время Персиваль вообще перестаёт думать.
Август сорок второго полон надежд и тайн. Тина берёт с него слово не рассказывать Ньюту ничего в обмен на её слово больше не пытаться попасть на фронт. В сентябре они снова разделяются — Персиваль и Ньют отбывают на восточный, Тесей остаётся с Дамблдором на западном. Во второй половине октября Тесей пропадает во время боя, а Тина, получившая похоронку на «мистера Скамандера», теряет ребёнка. Ровно через месяц после этого восточный фронт разворачивается и потихоньку начинает движение в обратную сторону.
1. прочитал | 0 | (0%) | |
Всего: | 0 |
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
любой звонок вызывает панику. незнакомый номер вызывает панику. разговор с незнакомыми людьми вызывает панику и истерику
если вы звоните, удостоверьтесь, что я как минимум жду вашего звонка в этот день (желательно - в этот час). не говорите со мной дольше минуты. а лучше - пишите в месседжеры (твиттер, телеграм, скайп. умыл, в конце концов!)
1. мусик, блядь | 13 | (10.24%) | |
2. скушай заячий помёт (название помёта - в камменты) | 0 | (0%) | |
3. пиздец бля | 19 | (14.96%) | |
4. береги себя | 47 | (37.01%) | |
5. виртуальные обнимашки | 48 | (37.8%) | |
Всего: | 127 Всего проголосовало: 57 |
@темы: себячувствие, и о погоде, общение, мифический долбоёб, ругань, настроение, лямуррр, тощие носатые уроды
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (9)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
1. я студент | 9 | (14.75%) | |
2. я (уже) не студент, но поддерживаю | 18 | (29.51%) | |
3. вот да, надо бухнуть | 14 | (22.95%) | |
4. я препод | 4 | (6.56%) | |
5. я препод и уже бухнул | 1 | (1.64%) | |
6. не студент, не препод, не пью | 12 | (19.67%) | |
7. я татьяна. где, блядь, мой подарок?! | 3 | (4.92%) | |
Всего: | 61 Всего проголосовало: 41 |
@темы: и о погоде, мифический долбоёб, повод, фанатизм
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (3)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Персонажи: Эдди Редмэйн/Колин Фаррелл.
Условия: Смешанный, MPREG , R.
Название: Промпт-заявки — зло
Автор: greenmusik
Бета: -mummi-
Размер: мини, 1561 слово
Пейринг/Персонажи: Эдди Редмэйн/Колин Фаррелл, Эзра, Элисон
Категория: слэш
Жанр: стёб, драма, юмор, флафф, PWP
Рейтинг: R
Предупреждения: условный MPREG, нецензурная лексика.
Краткое содержание: Хуже всего становится, когда Эдди скучает, потому что Эдди ёбаный Рэдмайн развлекается за его, Колина, счёт.
На других ресурсах: ao3 | фикбук
Размещение: ссылкой
читать дальшеКолин надеялся, что промпт-сценки, призванные расслабить и позволить лучше и быстрее сработаться, остались в прошлом. Но кое-кому хотелось развлечься. Кое-кто, блядь, заскучал в свой единственный выходной. Нет, Колин не жаловался. Элисон и Эзре вообще выпало изображать пастуха и корову, причём, если Колин правильно расслышал, корову собирался играть Эзра. На фоне этого их с Эдди флаффная сцена влюблённой парочки, ждущей ребёнка, показалась просто смешной. Пока Эдди не ляпнул про фильм со Шварценеггером.
— Жена тебя не убьёт? — спросил Колин, сильно сомневаясь, что далёкие от актёрского поприща бабы вообще смогут оценить всю красоту их с рыжиком возни. Разве что они полные извращенки. Как фанатки.
— За что? — совсем по-настоящему удивился Эдди, и если бы Колин не видел его на площадке, он бы точно купился.
— Моя бы убила и за меньшее.
— Вот поэтому у тебя и нет жены, — Эдди рассмеялся, и Колин в который раз поймал себя на том, что хочет обрисовать карандашом каждую обозначившуюся морщинку. Ему вообще довольно часто приходила в голову дурацкая идея разрисовать эту веснушчатую морду: кошачьими усами, цветочками на щеках, женским гримом, красными полосами от ногтей, быстро наливающимися засосами по краю челюсти… Так, вот об этом не стоит, и без того стоит уже.
Эдди легко похлопал его по подушке, повязанной на живот для большей правдоподобности, и вдруг рывком наклонился, приблизился лицом почти вплотную, почти коснулся его носа кончиком своего.
— Мне кажется, он толкается, — жарко прошептал он, округлив глаза, и Колин судорожно втянул в себя воздух. Зря — вместе с кислородом нос наполнился запахом дыхания Эдди. Колин весь им наполнился. Будто грёбаный рыжик где-то нажрался IPA и зажевал розмарином, а затем облизал чей-нибудь член, добавляя в аромат пошлую нотку мускуса. С-сука.
— Это девочка, — Колин поиграл бровями и подался вперёд, как за поцелуем, не зная, на что больше надеется, — что Эдди отшатнётся, или что подставит губы. Тот не шелохнулся, и Колин болезненно столкнулся с ним носами. — Блядь!
— Т-ш-ш-ш, она уже всё слышит, — прошептал Эдди, упёршись лбом ему в лоб и покачивая головой из стороны в сторону. — Мы же не хотим, чтобы наша крошка родилась с таким же грязным ротиком, как у её папочки?
Он сдержался, не выматерился и даже не помянул адскую бездну, куда желал отправить эту ёбаную подушку, этот ёбаный павильон и — особенно — явно давно не ёбаного Эдди. Иногда он порывался написать Ханне и нажаловаться, насколько ужасно её муж ведёт себя. Останавливало Колина только то, что на самом деле он не желал, чтобы Эдди прекращал ужасно себя вести. Ну, и отсутствие номера Ханны, конечно.
— Колин, — вдруг обратился к нему Эдди по имени, и это было пиздец как стрёмно, потому что из уст Эдди любое имя звучало так, будто он собирается как минимум признаваться в любви. Эзра, например, в первый раз так прихуел, что полдня потом изрисовывал сценарий сердечками напротив реплик Ньюта.
— М-м-м?
— У тебя стоит, — спокойно сказал Эдди, удерживая его одной рукой за плечо, а второй мягко поглаживая подушку. Его взгляд дёрнулся, пойманный между зрачками Колина, расфокусировался, как будто Эдди смотрел каждым глазом отдельно, как ебучий хамелеон. — Ты всегда закусываешь губу так, когда у тебя встаёт.
Колин моргнул и разжал зубы. Попытался улыбнуться, он же, блядь, актёр, в конце концов. Он может усмехнуться, сослаться на адреналин, пошутить…
— Конечно, стоит. — Он улыбнулся, надеясь, что выглядит достаточно пошло. — У меня же гормоны, милый. — Колина несло, хотя он даже кофе сегодня не пил. — Моё либидо просто зашкаливает. Малышка требует для папочки ласки.
Всю свою жизнь он думал, что «потемнели глаза» — это такой писательский и операторский приём. Теперь он увидел это вживую: зрачки Эдди медленно, пульсирующе расширялись, радужка истончалась и становилась ярче и темнее. Всё остальное осталось как прежде — ровное дыхание, ничуть не дрожащие руки. Пульса его Колин не слышал, но у самого в ушах бухало так, что он всерьёз задумался о сердечных таблетках.
— Я могу быть очень ласковым, если ты хочешь, — почти промурлыкал Эдди, и Колин опять чуть не повёлся, чуть не поддался. Ёбаный недотраханный рыжик ебал ему мозг, совершенно не стесняясь и явно положив на тот факт, что блядски счастлив в браке, в отличие от половины женатиков команды.
Он улыбнулся шире, поиграл бровями и сложил губы «бантиком», вытянув их вперёд так сильно, что почувствовал ими тепло губ Эдди. Жалкая линия, если не меньше. Половина линии. Эдди моргнул и втянул воздух носом.
— Я не пидор, — сказал Колин, даже не думая отодвигаться. — Ты же знаешь, что я не пидор.
— Знаю, дорогой. — Рука Эдди переместилась с «живота» на талию Колина, чувствительно вжалась чуть выше завязки. — Я тоже не люблю никого, кроме тебя. Для всех остальных я абсолютно асексуален, любовь моя.
Колин положил ладонь ему на грудь, ещё не зная, собирается оттолкнуть или приласкать, и замер. Под ладонью загнанным зайцем колотилось чужое сердце. Это был такой пиздец, что Колин чуть не отключился и уж точно перестал замечать течение времени.
— Вау! — протянул от дверей Эзра. — Можно, я вас так сниму-у-у?
От вида Эзры, стоящего на четвереньках на условном пороге условного недоразобранного кабинета Грейвза, Колина чутка попустило. Он же не собирался сейчас и в самом деле целоваться с Эдди, да? Все эти супер-толерантные словечки: броманс, мэн-краш, пансексуальность… Всё это — для интервью и фанатов, но никак не для того, чтобы целовать сходящего с ума от безделья Эдди Рэдмайна. По спине пополз холодок, и Колину не хотелось думать, что он вспотел от испуга, что ещё секундой позже, и Эзра застал бы совсем другую сцену.
— Нельзя, — вдруг очень строго ответил Эдди. Стало нихрена не видно, потому что он буквально обернул полой пиджака голову Колина, пряча от весёлых взглядов, защищая. — Элли, не могла бы ты увести своего питомца? Колину нельзя нервничать в его положении.
— Ох, простите, что мы вас потревожили. Плохой Эзра! Пошёл, пошёл!
Судя по удаляющимся звукам, эта парочка от души забавлялась, и Колин сильно им позавидовал. Ему вдруг как-то перестало быть даже самую малость смешно и весело.
— Ты в порядке, милый? — преувеличенно заботливо спросил Эдди, но момент был упущен. Из Колина будто выпустили пар, до того двигавший какой-то особый Эдди-зависимый механизм. — Эта страшная корова ушла. Милый? Колин? Колин, что случилось?
В голосе Эдди прорезались нотки паники, но даже они не вернули настрой. По телу разливалась усталость, какая бывает только после целого дня тяжёлых съёмок.
— Всё. Кончай эту хуйню, — обрубил он, отталкивая от себя мягко поглаживающие руки. — Кончай, я сказал.
— Колин… — Нотки паники испарились, лёгкая растерянность выветрилась быстрее, чем закончилось двуслоговое имя. — Прости. Я увлёкся.
— Ты пиздец, рыжик, — искренне сказал Колин и прикусил себе язык. Но надеяться, что Эдди не заметил оговорки, было глупо. — Спасибо за разминку. Я бы пригласил тебя выпить, но, боюсь, мой доктор будет против.
Он заставил себя стоять смирно, пока Эдди распутывает узел у него за спиной, потом пожал протянутую руку. Похлопал по плечу. Никакого смущения на лице, только удовлетворение от работы. Голова кружилась, будто он нажрался, вмазался и утрахался, но он справился и с этим.
Эзра всё-таки их щёлкнул, и Эдди почти час за ним гонялся, требуя то удалить фото, то переслать ему на телефон. Мальчишка заливал, что уже всё скинул агенту Эдди и его жене. И в газету, давшую на целый фунт больше, чем предлагали остальные. Колин всё же выпил кофе — бескофеиновый, но горечь освежила и поставила мозги на место. Блядский рыжик выветрился отовсюду, и Колину почти перестало казаться, что он всё ещё чувствует на своих губах его пряное дыхание. Ничего, что не могут исправить контрастный душ и крепкий сон.
Распрощавшись со всеми, он свалил к себе, скинул пропитавшиеся потом тряпки в машинку, тщательно смыл с себя даже память о чужом запахе, завалился под одеяло, на ходу считая овец. И проспал целых два часа до того, как в дверь поскреблись.
Сначала он решил, что ему послышалось. Потом — что это опять Эзра собирается устроить шумный пиздец или, наоборот, тихие уютные посиделки, чтобы лучше работалось утром. Потом всё же оторвал голову от подушки и дотащился до двери. Щёлкнул включателем. Осознание настигло его прежде, чем он повернул ручку. Прежде, чем он дотронулся до неё. IPA и ёбаный розмарин. Похуй.
— Я знаю, что ты не пидор, — сказал Эдди ёбаными накрашенными алым губами. Эдди в ёбаном платье. Эдди в ёбаном шарфике, скрывающем кадык. Эдди в ёбаной шляпке, стянутой из реквизита Элисон. Эдди со слишком сильными руками для человека, выглядящего настолько тощим. Эдди, с лёгкостью удерживающий створку двери, на которую Колин едва ли не всем телом навалился. — Будь со мной нежным, — сказал Эдди, протягивая ему блокнотный листок.
Колин с трудом сфокусировал взгляд на корявых буквах задания, потом перевёл взгляд на Эдди.
— Охуела так поздно возвращаться? — спросил он зло. — А если бы тебя изнасиловали? Хоть бы позвонила, чтоб я от станции встретил. Вот послал Господь дуру! — Втянув Эдди в комнату, он высунулся наружу и подозрительно огляделся. В тени кто-то хихикнул, и Колин сплюнул в ту сторону и с силой захлопнул дверь.
Повернувшись к беззвучно смеющемуся Эдди, он занёс руку для пощёчины, но в последний момент нежно обхватил его застывшее лицо, нарочно смазывая помаду большим пальцем.
— Смой с себя этот пиздец и приходи в постель. Надень моё любимое. Без шёлка и кружев. Без шерсти и без хлопка. Без льна и без выделанной кожи. Я не хочу, чтобы нас что-то разделяло в нашу брачную ночь.
— Надень моё любимое, — ответил Эдди. — Не в клетку и не в полоску. Не ровного цвета и не в пятнах. Без единого шва, кроме данного матерью. Я не хочу, чтобы нас что-то разделяло в нашу брачную ночь.
Глаза Эдди были как два под завязку заселённых чертями омута. Колин закончил распутывать проклятый узел шарфа и потянул яркую тряпку на себя. Эдди потянулся следом, вряд ли осознанно, но даже если так, это было уже абсолютно не важно. Хмель, розмарин и мускус заполнили собой всё вокруг, заполнили Колина до краёв. Шарфик стал ещё более пёстрым от алой помады. Эдди на вкус был охуеннее самого лучшего пива.
1. прочитал | 0 | (0%) | |
Всего: | 0 |
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
1. бля | 19 | (43.18%) | |
2. ахахахахаха | 25 | (56.82%) | |
Всего: | 44 Всего проголосовало: 31 |
@темы: ГП, неожиданное, ассоциативное мышление такое assоциативное, фанатизм
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (2)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
здесь обижают людей
- Календарь записей
- Темы записей
-
383 настроение
-
341 культура
-
338 fiction
-
327 общение
-
297 фанатизм
-
272 повод
-
255 и о погоде
-
244 еда
-
224 себячувствие
-
219 watching
-
190 неожиданное
-
188 марвелЬ
-
181 спорт
-
176 тварчество
-
169 ГП
-
166 ругань
-
166 шмот
-
156 лямуррр
-
155 зверь-поскакун
- Список заголовков